Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

На глазах людей – изумленных, не понимающих, что происходит, – таяли снега пятнадцати столетий. Журчащие ручейки становились все смелее, все полноводнее, сливались и превращались в бурный поток. Пройдет всего год – и Лютер разразится грохочущим водопадом таких писаний, каких еще за год до того никто, включая самого Лютера, и вообразить себе не мог. С октября 1519 года по октябрь 1520-го выйдут в свет, один за другим, три величайших его труда. Первый из них озаглавлен «К христианскому дворянству немецкой нации», второй – «О вавилонском пленении Церкви», и третий – «О свободе христианина». События в Лейпциге освободили Мартина Лютера. Именно в этот период – хотя мы точно не знаем, когда и как – он взял себе собственное гуманистическое имя: Элевтерос. Звучит словно латинизация фамилии «Лютер»; но на самом деле это греческое слово, означающее «свободный». Итак, Лютер стал «свободным» – тем, кого Христос освободил и дал возможность говорить правду. А тот, кого освободил Христос, воистину больше никому не раб.

Лютер в самом деле чувствовал себя освобожденным, получившим право говорить все, что считает нужным. Он ощущал, что Дух Святой подхватил его и несет вперед – Ему лучше знать, куда. Пользуясь новообретенной свободой – и временным прекращением огня из Рима, связанным с несколькими причинами, – Лютер начал торопливо переосмысливать все, что прежде казалось ему незыблемым, и об этом писать. До сих пор он писал смиренно и робко, старался сохранять сдержанность и умеренность. Теперь тон его писаний разительно изменился: Лютер заговорил страстно, яростно, агрессивно, нападал на все, на что считал нужным нападать, не задумываясь о последствиях. «Время молчать окончено! – писал он. – Настало время говорить!»[185]

Что же произошло с ним – что вызвало такой интеллектуальный и творческий взрыв?

Множество событий, но в особенности два. Первое – то, что в феврале 1520 года Лютер прочел предисловие Ульриха фон Гуттена к новому, от 1517 года, изданию труда Лоренцо Валлы, доказавшего, что знаменитый «Константинов дар» – подделка. Гуттен, знаменитый гуманист, не раз бывавший в Италии, испытывал к папству глубокое отвращение. Переизданием труда Валлы, написанного в минувшем веке, он стремился напомнить обществу то, о чем многие предпочли бы забыть: в течение тысячи лет Церковь использовала доказанный подлог, чтобы затыкать рот своим критикам. «Константиновым даром» именовался документ, написанный якобы императором Константином в начале IV века, в котором вся власть над Западной Европой отдавалась папе; столетиями Церковь ссылалась на этот документ, чтобы доказать нерушимость папской власти. Когда Лютер узнал, что это доказанный подлог, ярость его возросла многократно. Много веков Церковь заставляла людей молчать, внушая им откровенную ложь! Что за ужас, что за позор! Для верного сына Церкви это было предательство, удар в спину – и невольно возникал вопрос: «В чем еще Церковь нам лжет?»

А затем, в июне, Лютер прочитал второй опубликованный текст Приериаса, где повторялись все те же заезженные псевдоаргументы в пользу безусловного папского авторитета. И на этот раз Приериас не просто пренебрегал доводами от Священного Писания и от разума – нет, он отбрасывал и то и другое как нечто, недостойное даже минутного размышления. Авторитет папы попирал все. В своем желании защитить папство Приериас доходил до кощунственного абсурда: по его словам, папа не мог заблуждаться, «даже если бы высказал нечто такое, что отправило бы множество людей… к дьяволу в ад»[186]. Можно ли сильнее, резче выразить идею абсолютной власти, беспардонной и бессовестной – власти, не нуждающейся более ни в каких основаниях и оправданиях? Словно сам сатана предстал перед Лютером с обнаженным окровавленным мечом, с одним лишь ответом для всех искателей Бога и истины: «Дрожи и повинуйся».