Многие историки говорят о том, что Лютер первым поставил «личную совесть» превыше авторитета Церкви и империи. Однако, по иронии судьбы, сам Лютер вовсе не отстаивал право личности поступать как ей заблагорассудится. Он утверждал свободу личности поступать так, как угодно Богу, – там и тогда, где и когда Церковь или государство пытаются лишить людей этой свободы. Впервые в истории Лютер выдвинул современную идею религиозной свободы и свободы совести. Но свободу эту, в его понимании, осуществлял не самодостаточный человек, а Бог. Бесспорно, существовал риск, что кто-то обратит эти идеи во зло и начнет делать не то, чего хочет от него Бог; в той степени, в какой Лютер сознавал возможность такого риска и такой ошибки – он нес за это ответственность. Однако альтернативой такому риску было покорное принятие власти Церкви или государства – а это куда страшнее. Да, можно сказать, что позиция Лютера в Вормсе породила новые проблемы, прежде не существовавшие; однако в куда большей степени она даровала нам истинную свободу, способную привести к новому, более свободному и глубокому пониманию того, чего хочет от нас Бог. Как Иисус призывал фарисеев прекратить внешнее, обрядовое повиновение Богу и перейти глубже, к повиновению внутреннему – так и Лютер призвал каждого христианина оставить ребяческое послушание Церкви, не сравнимое со свободой и радостью истинного повиновения Богу.
Наутро после
19 апреля, на следующее утро после исторического заявления Лютера, император Карл собрал делегатов рейхстага – курфюрстов и немалое число князей, – чтобы решить, что делать дальше. Присутствовали на собрании и Алеандр, и другие папские нунции. Однако немцы не вполне понимали, как лучше поступить, и, подобно самому Лютеру, попросили дать им время на размышления. «Хорошо, – сказал молодой император. – Тогда я прочитаю вам свое мнение». И прочел вслух документ, который этим утром собственноручно написал. Писал он по-французски:
Вы знаете, что я происхожу от христианнейших императоров благородной немецкой нации, от католических королей Испании, от эрцгерцогов Австрийских и герцогов Бургундских. Все они до самой смерти были верными сынами Святой Римской Церкви и всегда защищали католическую веру, священные обряды, декреталии, таинства и похвальные обычаи – во славу Божью, ради распространения веры и спасения душ. После смерти они, согласно естественному закону, оставили эти святые католические обряды нам в наследство, дабы и мы жили и умирали по примеру предков… Поистине, великий стыд и оскорбление нам в том, что один-единственный монах, заблуждаясь в своих мнениях, противоречащих тысячелетней вере всего христианского мира, [идет] против Бога. Итак, я намерен не жалеть ни царств и владений моих, ни друзей, ни плоти и крови, ни жизни, ни самой своей души, дабы избежать этого великого позора – позора для меня и для вас, для благородного, во всех концах земли прославленного немецкого народа, призванного быть хранителем и защитником католической веры… Объявляю: теперь я сожалею о том, что так долго медлил с возбуждением дела против него и его лжеучений. Я твердо решил никогда более его не слушать… и поступить с ним как со злонамеренным еретиком[239]
.