Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Впрочем, это определенно была не главная проблема. Важнее стало то, что в Виттенберге начали воплощаться в жизнь мысли Лютера о священнических обетах, о целибате, мессе – и о многом другом. И почти во всех случаях этот переход от теории к практике совершали люди далеко не столь вдумчивые и осторожные, как сам Лютер.

Целибат или брак?

Некоторые священники решили, что настало время принять всерьез взгляды Лютера на брак – и, не посоветовавшись ни с Лютером, ни с кем-либо еще, быстренько нашли себе жен и женились. Услышав об этом, Лютер был удивлен, хотя скорее приятно удивлен. Такие поступки казались ему прежде всего смелыми – ведь женатых священников могли ожидать серьезные последствия. И действительно, одного из них архиепископ Альбрехт Майнцский призвал на суд, а другого герцог Георг арестовал и отправил к его епископу в Майсен.

Женились не только эти двое священников, но и один монах – и это сделало ситуацию еще более запутанной. В книге «К христианскому дворянству немецкой нации» Лютер не пожалел труда, постаравшись отделить священнические обеты от монашеских. Он ясно дал понять, что требование безбрачия для священников не имеет оснований в Библии, – однако о монахах, свободно и сознательно выбравших особый безбрачный образ жизни, такого не говорил. Но прежде чем Лютер успел разобраться в этом запутанном вопросе и прислать из Вартбурга свое суждение, Карлштадт снова забежал вперед: опубликовал памфлет о том, что и священнические, и монашеские обеты ничего не стоят. Это привело к тому, что в Виттенберге те и другие оказались фактически аннулированы. Меланхтон был с Карлштадтом согласен; Лютер сомневался. Он чувствовал необходимость хорошенько все продумать и прояснить. Но Карлштадт уже написал то, что написал, – и Лютеру оставалось только отбивать подачу.

Вообще Карлштадту не раз случалось вот так «бежать впереди паровоза» – и можно даже подумать, что он пытался в отсутствие Лютера возглавить Реформацию. Пока что серьезных проблем это не приносило; однако, прочтя сочинение Карлштадта об обетах священников и монахов, Лютер сразу заметил в нем ложку дегтя. В письме к Меланхтону от 3 августа он говорил, что обеспокоен той сомнительной библейской экзегезой, которую приводит Карлштадт в подтверждение своего мнения о ничтожности монашеских обетов:

Разумеется, я высоко ценю его усердие и труды, однако предпочел бы, чтобы он не искажал библейский отрывок о «семени», принесенном в жертву Молоху, превращая его в упоминание об истечении семени. Враги [наши] посмеются над таким искажением этого отрывка, ибо яснее ясного, что речь здесь идет о сыновьях и дочерях, приносимых в жертву идолу[287]

.

Слово «семя» в Писании часто означает «потомство» – как в Быт. 3, где Бог говорит змею: «Положу вражду между тобой и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее»[288]. Увидев слово «семя» в отрывке о Молохе, идоле, которому языческие племена приносили в жертву детей, Карлштадт представил себе малопристойную картину семяизвержения. Лютер немедленно заметил эту глупую ошибку и был обеспокоен тем, что она бросает тень на всю аргументацию Карлштадта, заставляя усомниться и в других его умозаключениях. А ведь эта ошибка была не единственной.

Три дня спустя Лютер так жаловался на труд Карлштадта Спалатину:

Хотел бы я, чтобы Карлштадт опровергал необходимость безбрачия более подходящими для этого цитатами из Писания! Боюсь, сделанное им возбудит много толков и о нем, и о нас. Что это за экзегеза: принести семя в жертву Молоху – будто бы то же самое, что стать нечистым от естественного истечения семени? Каждому ясно, что «семя» в этом отрывке означает «дети» или «потомство»… Тему он поднял важную, защищает ее усердно, но хотелось бы, чтобы защита эта звучала более грамотно и разумно. Ты ведь видишь, какой ясности и силы требуют от нас враги: даже самые очевидные и понятные [наши] утверждения они перетолковывают на свой лад.

Далее он выражает беспокойство о тех, кто мог оставить обеты и жениться под влиянием труда Карлштадта: