Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Лютер все еще считал, что за происходящее в городе отвечает Меланхтон, и в знаменитом августовском письме призывал его руководить, не боясь ошибок, не боясь даже согрешить. Он писал:

Будь грешником и греши смело, но еще смелее верь во Христа и радуйся Христу, ибо Он – победитель греха, смерти и мира. Пока мы здесь [в этом мире], не грешить мы не можем. Жизнь наша – не то место, где обитает праведность; однако, по слову Петра, ждем мы нового неба и новой земли, где праведности найдется место. Сейчас же довольно того, что изобилием славы Божьей мы пришли к познанию Агнца, взявшего на себя грех мира. Никакой грех не отделит нас от Ангца, даже если бы мы совершали убийство и блудодеяние по тысяче раз на дню. Не думаешь же ты, что слишком мала цена, уплаченная Агнцем во искупление наших грехов?[293]

Лютер не говорит здесь, как утверждают иные толкователи, что следует грешить сознательно, – лишь то, что необходимо оставить боязнь согрешить, поскольку жить на земле и не грешить в конечном счете невозможно. Необходимо понять: во всем, что делаем, мы, без сомнения, грешим, ибо мы грешники – однако, если верим в Христа, уже победившего грех и заплатившего за наши грехи на кресте, мы искуплены. Лютер надеялся, что Меланхтон оставит мелочные сомнения и опасения, свойственные книжнику, и станет лидером – пусть не безупречным, но решительным; но надежды его, очевидно, были тщетны. В эти месяцы Меланхтон подпал под сильнейшее влияние проповедей Цвиллинга – по всем отзывам, столь ярких и вдохновенных, что Цвиллинга называли «вторым Лютером», – и все яснее становилось, что иного выхода нет: Лютеру необходимо приехать и своими глазами посмотреть на то, что творится в Виттенберге.

Еще в сентябре Лютер попытался сделать Меланхтона главным виттенбергским проповедником. Он понимал: если проповедовать будет кто-то другой, ситуация может выйти из-под контроля – и в этом, несомненно, был прав. Проповедовал Меланхтон блестяще, а мысль, что нельзя произносить проповеди, не будучи рукоположенным, больше не имела смысла. Это было богословски неверно – а значит, не существовало ни единой причины, по которой Меланхтон не мог бы занять проповедническую кафедру и повести утлую лодочку Виттенберга по бурному морю реформ. В письме к Спалатину Лютер так объяснял свое намерение:

Ибо, если мы нарушили все законы человеческие и сбросили с себя всякое ярмо, какое дело нам до того, что Филипп не пострижен и не рукоположен, но женат? Несмотря на это, он воистину священник и исполняет священнические труды: разве не дело священника – учить слову Божьему? И сам Христос ведь не был священником, однако учил то в синагогах, то на корабле, то на морском берегу, то в горах… Итак, поскольку Филипп призван Богом и исполняет служение слова, чего никто отрицать не может, – что нам с того, что он не призван этими тиранами?.. Пусть Христос восполнит мое отсутствие и молчание проповедью и голосом Меланхтона, к посрамлению сатаны и апостолов его[294].

Лютер надеялся, что, если Кранах и Христиан Деринг обратятся с этой просьбой к городскому совету, Меланхтона поставят в проповедники. Поскольку он не священник, это поддержит идею «священничества всех верующих». Однако к такому повороту городской совет был пока не готов и в просьбе отказал. Важнейшую роль городского проповедника в отсутствие Лютера исполнял Цвиллинг, а затем Карлштадт – и в результате произошло многое из того, чего Лютер надеялся избежать. Пока он не смог вернуться в город насовсем, исправить ошибки и разобрать недоумения, – реформы в Виттенберге двигались через пень-колоду.