Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Бугенгаген подготовил проповедь, но от волнения и горя произнес ее с большим трудом. Текстом для проповеди он выбрал 1 Фес. 4:13–14: «Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды. Ибо если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним». Затем заговорил Меланхтон – и произнес похвальное слово, в котором изобразил Лютера как одну из величайших фигур в мировой истории:

Лютер явил на свет истинное и необходимое учение. Он показал, что есть истинное покаяние и что есть прибежище и твердое утешение души, трепещущей от страха перед гневом Божиим. Он объяснил учение Павла, гласящее, что человек оправдывается верою… Многие из нас стали свидетелями борений, через которые прошел он, устанавливая принципы веры, полученные и услышанные нами от Бога. Отныне и вовеки благочестивые души будут приумножать блага, посланные Богом Церкви через Лютера.

Впрочем, даже сейчас Меланхтон не удержался от легкой критики в адрес покойного соратника:

Иные жалуются, что Лютер проявлял чрезмерную суровость. Этого я отрицать не стану. Но отвечу им языком Эразма: «Тяжки и безмерны болезни века сего, и Бог послал им сурового врача»… Не стану отрицать, что пламенные натуры порой совершают ошибки, ибо человек слаб и нет среди нас ни одного, кто был бы безгрешен. Но и о таком человеке можно сказать: «Хоть он и груб, но похвалы достоин!» Если он и бывал суров – это была суровость не из злобы, не из любви к ссорам, а из ревности к истине… Бог был его якорем, и вера никогда его не покидала[516].

Кати горько скорбела о своем муже – особенно о том, что в последние его часы не была с ним рядом, не заботилась о нем, не утешала сыновей, видящих смерть отца. Через несколько недель после смерти Лютера Кати писала своей невестке Кристине фон Бора:

…И кто не горевал бы, кто мог бы не печалиться потере столь драгоценного человека, как дорогой мой господин? Он совершил великое не для города только, даже не для одной страны, но для всего мира. Скорбь моя так велика, что ни единому человеку не в силах я передать ту боль, что терзает мое сердце. Не знаю, как я это переживу. Я не могу ни есть, ни пить, ни спать. Владей я княжеством или имперской короной, а потом потеряй их – мне не было бы так больно, как сейчас, когда дорогой Господь Бог отнял у меня драгоценного моего возлюбленного, – и не только у меня, но и у целого мира[517]

.

Последние слова

В день смерти Лютера в кармане у него нашли клочок бумаги с такой записью: