Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

На самом-то деле Эк желал дебатов не с Карлштадтом, а с самим Лютером. Его уклончивость и попытки действовать обиняками разозлили Лютера. В письме к Спалатину он писал:

Наш Эк, это жадное до славы ничтожество, выпустил бумажонку, в которой объявляет о своем будущем диспуте с Карлштадтом в Лейпциге… Так этот глупец пытается окольным путем удовлетворить свою давнюю обиду на меня: называя своим противником одного, он на деле нападает на другого, главного в этом деле – то есть обрушивается на меня и на мои писания. Я сыт по горло его бесстыжим притворством[160].

В самом деле, из двенадцати тезисов, представленных Эком для защиты на дебатах, явственно следовало, что мишенью своей Эк считает скорее Лютера, чем Карлштадта. Один из этих тезисов касался утверждения Лютера, сделанного в «Резолюциях», что вплоть до правления папы Сильвестра в начале IV столетия Римская Церковь не ставила себя выше всех остальных Церквей. Следовательно, заявлять, что авторитет Церкви и папы абсолютен и по сути не отличается от авторитета самого Иисуса, ошибочно. Лютер был в ярости от того, что Эк вставил этот вопрос в программу дебатов: сам он вовсе не хотел публично обсуждать настолько провокационную тему. Однако усердие не по разуму Карлштадта дало Эку возможность заговорить об этом в открытую. До сих пор Лютер не обсуждал публично свои взгляды на церковные каноны и на возможные погрешности в «декреталиях» – официальных документах вроде того, что недавно выпустил Каэтан об индульгенциях, которые Лютер вовсе не считал обязательными для верующих так же, как обязательно Писание. Однако он вовсе не хотел смущать Церковь и усугублять и без того тяжелую ситуацию, рассуждая об этом публично. Но, спасибо Карлштадту, отступать теперь было некуда – и Лютер это понимал. Вопреки его намерениям, публичность всего спора вышла на новый уровень. Ему это совершенно не нравилось – однако он чувствовал: быть может, за таким развитием событий стоит Бог, понуждающий его идти вперед.

Портрет Андреаса Боденштейна фон Карлштадта

Итак, Лютер чувствовал себя обязанным ответить на тезисы Эка своими контртезисами и не уклоняться от боя. Он не собирался отрекаться от основной своей идеи: все наши добрые дела – ничто без Божьей благодати. Кроме того, серьезно усомнился он в учении о чистилище и снова напал на индульгенции. Позже, прочтя тезисы Эка, Лютер добавил к своим тезисам еще один. Он касался первенства Римской Церкви и границ папского авторитета. Вот как он звучал: «То, что Римская Церковь стоит выше всех прочих Церквей, подтверждается лишь бесполезными декретами последних четырехсот лет. Против этого выступают исторические свидетельства предыдущих 1100 лет, текст Священного Писания и решение Никейского Собора, святейшего из всех Соборов»[161]. Дело в том, что на Соборе в Никее Восточная Православная Церковь и Западная Римская Церковь были провозглашены равными.

Дебаты приближались – и накалялись страсти. Прежде всего, Лютер все еще не получил официального разрешения на участие в диспуте от герцога Георга, который, видя в нем протеже своего кузена-соперника Фридриха, был заранее настроен к нему враждебно. Вплоть до самых дебатов, назначенных на июнь, Лютер не знал, сможет ли в них участвовать. Тем временем Лютер и Эк вели ожесточенную переписку: оба не стеснялись в выражениях. Лютер обвинял Эка в том, что того интересует не истина, а лишь самореклама. Он называл Эка «фигляром и софистом»[162]; видно было, что яростные атаки былого друга глубоко его задевают. Эк отвечал на это, что первейший его долг – защищать Мать-Церковь, и те, кто нападает на Церковь, ему не друзья.