Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Святейший отец!

Необходимость снова побуждает меня, ничтожнейшего из людей, горстку праха земного, обратиться к Вашему Святейшеству и Августейшему Величеству. Молю Ваше Святейшество быть ко мне благосклонным, на краткое время удостоить меня своего внимания и по-отечески выслушать блеяние овечки Вашей, ибо Вы поистине заменяете для нас Христа.

С нами пребывает сейчас достопочтенный господин Карл Мильтиц, секретарь Вашего Святейшества. В присутствии просвещеннейшего государя Фридриха он сурово упрекал меня от имени Вашего Святейшества в недостатке уважения и в безрассудстве по отношению к Римской Церкви и Вашему Святейшеству и требовал за это удовлетворения. Услышав это, я был глубоко опечален, что моя вернейшая служба имела такой несчастливый исход и то, что я предпринял ради сохранения чести Римской Церкви, привело к бесчестию и бросило на меня тень подозрений в злонамеренности, даже со стороны главы Церкви. Но что же мне делать, Святейший Отец? Не знаю, как мне теперь поступить: гнев Ваш выдержать я не в силах, но не ведаю, как его избегнуть. От меня требуют, чтобы я отрекся от своих тезисов. Если бы таким отречением можно было достичь того, чего я старался достичь своими тезисами – я совершил бы его без колебаний. Однако теперь, благодаря неприязни и давлению врагов, писания мои распространяются так широко, как сам я никогда и не думал их распространять, и так глубоко укореняются в сердцах такого множества людей, что отозвать их и сделать как бы небывшими уже невозможно. Кроме того, поскольку Германия наша ныне чудесно изобилует людьми талантливыми, учеными и здравомыслящими, я вижу, что ни при каких обстоятельствах не могу отрекаться от чего бы то ни было, если не хочу нанести бесчестия Римской Церкви – а это должно быть моей первейшей заботой. Таким отречением можно добиться лишь одного – очернить Римскую Церковь и вложить в уста людей обвинения и упреки ей. Вы сами видите, отче, какие раны, какие удары Римской Церкви наносят те, кому я противостою. Своими бессмысленными проповедями, произносимыми от имени Вашего Святейшества, взращивают они лишь самую постыдную алчность…

Святейший Отец, перед Богом и всем творением свидетельствую, что никогда не хотел и ныне не хочу каким-либо образом касаться авторитета Римской Церкви и Вашего Святейшества или подрывать его какими-либо ухищрениями. Напротив, исповедую, что авторитет Церкви я ставлю превыше всего на свете и не могу предпочесть ему ничто на земле или на небе, кроме одного лишь Иисуса Христа, Господа всех, – и молю Ваше Святейшество не верить клеветникам, кои, строя козни против бедного Мартина, твердят обратное.

Поскольку в этом случае я могу сделать только одно – с величайшей готовностью принесу Вашему Святейшеству обещание в будущем оставить вопрос об индульгенциях и никогда более его не касаться, если только [враги мои] также прекратят свои тщеславные и напыщенные речи. Кроме того, вскоре опубликую нечто для людей, дабы они поняли, что следует почитать Римскую Церковь, и постараюсь повлиять на них в этом отношении. [Я скажу им], чтобы не винили они Церковь за безрассудство этих [проповедников индульгенций] и не направляли против Римской Церкви мои острые слова, которые я обращал (быть может, напрасно) против этих шутов и с которыми, как вижу, зашел слишком далеко. Быть может, благодатью Божьей возникшее несогласие такими мерами удастся умирить. Желаю лишь одного: чтобы Римская Церковь, мать наша, не была замарана грязью неуместной и непристойной алчности и чтобы люди, введенные в заблуждение, не предпочитали индульгенции делам любви. Все прочее полагаю я не столь важным и даже безразличным. Если могу сделать что-то еще или если в дальнейшем пойму, что еще мне сделать, – с величайшей готовностью все это сделаю[156].