Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Все друзья Лютера, в том числе и Карлштадт, считали, что поднимать на дебатах вопрос о первенстве папы – очень дурная идея, и делали все возможное, чтобы Лютера от этого отговорить. Особенно усердствовал Спалатин, считавший, что такой политически неосторожный шаг может вовлечь Лютера в большую беду. Но Лютер был непоколебим. «Молю тебя, мой Спалатин, – писал он, – не страшись ничего и не позволяй человеческим соображениям разрывать на части твое сердце. Ты же знаешь: если бы Христос не руководил мною и моим делом, я бы уже давным-давно проиграл»[163]

. Во всем происходящем Лютер с благоговением и трепетом усматривал перст Божий. Для него не было сомнения: истина победит – даже если проиграет он сам. Он не просил об этой битве, но и бежать от нее не собирался. Чем яснее видел он, что факты на его стороне, тем смелее и громогласнее их высказывал, защищая истину. В особенный гнев приводила его мысль, что Церковь – и Эк – в попытках доказать свою ложную правоту искажают Писание. Именно это, как ничто иное, возмущало его чувство справедливости; это выходило за все границы – и Лютер не собирался оставлять это безнаказанным.

Чем глубже и серьезнее, готовясь к дебатам, исследовал Лютер вопрос о первенстве папы, тем больший ужас его охватывал. В марте 1519 года он полностью сосредоточился на этой теме, тщательно проследил ее в канонах и в истории Церкви; и чем больше открывалось ему, тем более он убеждался, что обязан разоблачить эту гибельную ложь. Поскольку в то время он был еще не уверен, что получит от герцога Георга разрешение на участие в дебатах, то опубликовал «Резолюцию на Тринадцатый тезис касательно власти папы». Он считал, что само по себе папство – не против воли Божьей, однако и не установлено Богом, как утверждает Церковь. Из всего, прочитанного Лютером по этой теме, ясно следовало: это чисто человеческое учреждение. В Писании невозможно найти ни единого свидетельства о его божественном происхождении. Такова истина; и, утверждая обратное, нынешний папа – как и Каэтан, и Эк – строят на гнилом основании. Кто любит Церковь, тот обязан исправить эту ошибку; а Лютер Церковь любил. По-видимому, этот месяц стал для него точкой невозврата. 13 марта в разговоре со Спалатином он сказал шепотом: «Не знаю, то ли папа – сам антихрист, то ли кто-то из его апостолов; столь бесстыдно он в своих декреталиях извращает и распинает Христа (то есть истину)!»[164]

Очевидно, кризис, разгорающийся, как пожар, и особенно необходимость готовиться к дебатам заставили Лютера пуститься в такой богословский путь, в какой он никогда идти не собирался. Однако что-то подсказывало ему, что на эту дорогу направляет его Господь. Многолетнее изучение Библии позволило ему идти по этому пути с непоколебимой уверенностью. Начал он с индульгенций, но теперь бросил вызов величайшей из проблем Римской Церкви – вопросу о самой папской власти. Он пришел к мысли, что Римская Церковь, хоть и установлена Богом, не может претендовать на высший и безусловный авторитет, как делает она в последние четыреста лет. И, разумеется, не может воля Церкви стоять выше Писания. Для Лютера вера (см. Рим. 1:17) создает христианина, а за ним и христианскую общину, именуемую Церковью. Церковь есть везде, где есть вера в Христа, – в том числе и за пределами Римской Церкви, то есть в Церкви Греческой, Восточной.

Верно и обратное: сами по себе, без веры, и таинства, и Церковь пусты и не могут претендовать на какое-либо значение. Основание Церкви – вера в Христа; и вера эта исходит не от нас, падших грешников, а свободно даруется нам Богом. Следовательно, искажать Писание таким образом, чтобы представить Римскую Церковь, человеческое учреждение, неизбежно и неопровержимо божественной – само по себе ересь и лжеучение. Чем больше смотрел Лютер на то, что открывалось ему во всем своем величии и ужасе, тем более убеждался: в последние четыреста лет Церковь, подобно древнему Израилю, находится в некоем вавилонском плену. И если он, подобно пророку, не укажет на это, не призовет Церковь покаяться и вернуться к истине Божьей, то вина падет и на него. Значит, надо без страха идти вперед.