Федор был ездовым в батальонном обозе, в который входила и его родная рота. Когда во время боя батальон начал отходить, Кусков видел, как один за другим падали его односельчане, и, не дожидаясь команды, помчался навстречу отступающим, рассчитывая подобрать и вывезти своих. Он нашел, но только пятерых, остальные были мертвые. Подбирая раненых всех подряд, он направился к месту, где стоял обоз, и тут совсем рядом разорвалась граната, и его бездыханного с оторванным ухом, выбитым глазом и поврежденной кистью руки опрокинуло в его же телегу. Он не помнит, где его оперировали; очнулся после перевязки в Бахчисарае, в госпитале. Сразу же после операции их всех положили обратно в ту же телегу, так как мест в лазарете свободных совершенно не было, раненые поступали ежеминутно. Какое-то время они простояли с телегой в соседнем дворе рядом с лазаретом; им повезло, пару раз им сделали перевязку, а затем приказали отправляться в Симферополь для стационарного лечения. Грязь была непролазная, и в этой грязи от Бахчисарая до Симферополя лежали издыхающие от бескормицы и непосильного ярма волы и лошади, а в телегах умирающие раненые, которым никто не мог помочь: помощников было в сотни раз меньше, чем несчастных русских солдат. Спасло их то, что Федор утаил в своей телеге мешок овса. Конечно, это было преступление, но пошел он на него ради спасения своего единственного кормильца Сивки. Весь их скорбный путь был усеян трупами павших лошадей и волов, а их лошади ночью получали по хорошей порции фуража, благодаря чему держались и тащились потихоньку в сторону крымской столицы. Телега постепенно облегчалась: раненые, предоставленные сами себе, лишенные какой-нибудь самой малой помощи, кончались в муках. Их не хоронили, делать это было просто некому, их оставляли лежать в грязи рядом с павшими животными. Безвестные русские герои Крымской войны, выдержавшие безжалостное железо объединенных армий союзников и, не дрогнув перед ним, теперь страдали и умирали теперь от тупоумия собственного командования. В их бездарных предположениях в этой войне, очевидно, не ожидалось иметь раненых, как и не предусматривалось для них не только госпиталей и лазаретов, врачей и санитаров, но даже карболки и корпии. Даже солома в телеге или на полу, где вповалку лежали изувеченные, истекающие кровью люди была для них недостижимой роскошью. Еще более недоступны были еда и питье.