Маскарад Пастернака

Моя подруга, литератор Мария Ходакова, сказала мне однажды, что на нее «Доктор Живаго» всегда производил какое-то странное впечатление сонного бреда автора, когда в некотором процессе этого сонного авторского бреда внезапно всплывают со дна подсознания какие-то пресловутые проговорки по Фрейду… Я не могу с Машей не согласиться. Но в чем же суть этого сонного бреда? Где искать ключ к разгадке? Уж не в еврейской ли теме, которая – на первый взгляд – вовсе и не обязательна, вовсе и не должна присутствовать в этом произведении, но то и дело почему-то почти назойливо является… Почему? Даже если бы роман по неясным причинам оказался неподписанным, анонимным, все равно было бы понятно, что автор… ну, да, еврей. То есть роман ведь не о евреях, но вот важны для автора, назойливо и нервно важны для него именно евреи… Конечно, главный герой – русский интеллигент; конечно, автор успешно играет в знающего всё коренное русское: то, как и положено русскому православному человеку, мерит календарное время церковными праздниками – «Была Казанская, разгар жатвы», а то и вовсе заставит «человека из народа», дворника Маркела, говорить всерьез языком ильфопетровского «старика Ромуальдыча»: «… Картовь печеная в махотке. Пирог с кашей. Пашано».

Но вот мы входим в роман. Тотчас возникает тема сиротства главного героя, уже в самом начале он лишается основ своего рода, корневой системы каждого человека, а именно – лишается матери, а затем и отца. Юрий Живаго воспитывается не «своими», а хорошими, но посторонними ему по родству людьми. Он уже с детства не такой, другой, чужой… Как кто? Как «цивилизованный» еврей? Кстати, хозяйка дома Громеко, где растет Юрий, Анна Крюгер – немка по происхождению. Тема «другости» заявлена сразу и роднит мальчика Юру с еще незнакомым ему Мишей Гордоном! Этой «другости» подвержен и чисто русский Николай Веденяпин, дядя Юры, бывший священник, расстрига, нечастое явление в русском быту… Но главное для автора начинается, конечно, с седьмой главы книги первой, когда мы знакомимся с мальчиком Мишей Гордоном, сверстником и будущим товарищем Юрия. Миша – еврей и, разумеется, обладатель «больших черных глаз»; традиция стандартного описания еврея, то есть «хорошего еврея»,требует именно таких глаз, и Пастернак (или Ивинская) покорно следует традиции… А зачем вообще в романе нужен этот Миша Гордон? Вообще-то, кажется, приятелями Юрия Живаго могли бы стать любые юноши либеральных убеждений. Могли бы. Но стали именно Гордон и Иннокентий Дудоров, о котором речь впереди. А Гордон нужен, естественно, для развития в романе именно еврейской темы. Итак, Миша едет в поезде и размышляет… о чем? О том, почему он еврей и почему быть евреем не очень уютно в окружающем мире. Рассуждения мальчика заслуживают более или менее обширной цитаты:

«…Все движения на свете в отдельности были рассчитанно-трезвы, а в общей сложности безотчетно пьяны общим потоком жизни, который объединял их. Люди трудились и хлопотали, приводимые в движение механизмом собственных забот.

Но механизмы не действовали бы, если бы главным их регулятором не было чувство высшей и краеугольной беззаботности. Эту беззаботность придавало ощущение связности человеческих существований, уверенность в их переходе одного в другое, чувство счастья по поводу того, что все происходящее совершается не только на земле, в которую закапывают мертвых, а еще в чем-то другом, в том, что одни называют царством Божиим, а другие историей, а третьи еще как-нибудь.

Из этого правила мальчик был горьким и тяжелым исключением.

Его конечною пружиной оставалось чувство озабоченности, и чувство беспечности не облегчало и не облагораживало его. Он знал за собой эту унаследованную черту и с мнительной настороженностью ловил в себе её признаки. Она огорчала его.

Ее присутствие его унижало.

С тех пор как он себя помнил, он не переставал удивляться, как что при одинаковости рук и ног и общности языка и привычек можно быть не тем, что все, и притом чем-то таким, что нравится немногим и чего не любят? Он не мог понять положения, при котором, если ты хуже других, ты не можешь приложить усилий, чтобы исправиться и стать лучше. Что значит быть евреем? Для чего это существует? Чем вознаграждается или оправдывается этот безоружный вызов, ничего не приносящий, кроме горя?..».

Возникает чрезвычайно явное впечатление, что перед нами авторский, тот самый «крик души». И, конечно, рассуждения о «связности человеческих существований», «царстве Божием» и «истории» возможно свести к самому простому обстоятельству: большинство окружающих Мишу людей связаны общностью религии, они православные, а Миша – иудей, и потому чувствует себя плохо, одиноко, поскольку принадлежит к меньшинству. Но это еще не всё! Миша ясно понимает, что принадлежит к какому-то меньшинству, которое бросает вызов большинству; меньшинство «безоружно», то есть не может защититься от большинства и потому терпит «горе». Но какова «награда» за эту горькую принадлежность к меньшинству? Естественно, мальчик обращается за разъяснениями к отцу. Однако – увы!