Теперь и Алиса мертва, и тетушка Кейт в могиле, и родители, которые ничего не замечали, тоже лежат неподвижно в земле, а Уильям – за много миль отсюда, в своем собственном мире, где и останется. И в Кенсингтоне теперь царила тишина, в доме не было слышно ни звука, кроме далекого, неясного, похожего на плач звука его собственного величайшего одиночества, и память его была сродни скорби, и прошлое стояло перед ним с протянутой рукой, моля об утешении.
Глава 7
По его просьбе прислали фотографии. Одна, очень детальная, крупным планом изображала памятник солдатам 54-го Массачусетского полка, которых ведет за собой полковник Шоу[36]
, а другой снимок, сделанный издалека, изображал парк Бостон-Коммон и монумент Сент-Годенса[37] в углу. Генри поднес фотокарточки к окну, чтобы получше рассмотреть их при свете, а потом возвратился к столу, где его ждало письмо Уильяма, в котором тот называл мемориал великолепным произведением искусства – простым и реалистичным. В ушах явственно зазвучал убежденный голос брата. Тот выступил с официальной речью на открытии памятника 54-му Массачусетскому – первому чернокожему полку американской армии; в нем служил их брат Уилки. Уильям говорил три четверти часа, а потом, как он выразился, два часа топтался на месте в хвосте процессии. Это был, писал он Генри, необычайный повод для проявления забытых чувств, когда по прошествии времени все смягчилось, опоэтизировалось, утратило реальность.Генри не составило труда ответить ему, сказать, что он все бы отдал, дабы присутствовать там, и прибавить, осторожно подбирая слова, что дух их бедного мертвого Уилки наверняка витал над парком Бостон-Коммон в день открытия, и это было поэтическим воздаянием ему. Генри обратил внимание, что Уильям не приложил текст своей речи ни к письму, ни к фотографиям, и обрадовался, что на этот раз ему не придется ее комментировать. Уильям теперь стал значимой публичной фигурой, выражался мужественно и бесстрашно отстаивал свое мнение. Потому-то он и мог сорок пять минут в до отказа набитом зале говорить о благородных побуждениях янки и наследии павших Союза[38]
, особенно погибших из 54-го и 55-го полков, где сражались Уилки и Боб.Несколько предложений из первого рассказа Генри о Гражданской войне оставались в его памяти все эти годы: «Его героические свершения отражены в общедоступных журналах того времени, где любознательные могут и сейчас их отыскать. Я всегда предпочитал историю незаписанную, и нынче я занимаюсь тем, что рассматриваю картину с обратной ее стороны»[39]
. Интересно, думал он весь день, снова и снова разглядывая фотографии, а что его собственная речь, его обратная сторона картины, могли бы поведать о 54-м полке и Гражданской войне? А еще он думал об одном незаданном и бестактном вопросе – сильном вопросе, который мог бы подорвать мощь речи Уильяма на открытии монумента. Он касался Уильяма лично, да и Генри тоже. И тихим шепотком он вопрошал сейчас, почему ни тот, ни другой не боролись, вместе с двумя своими братьями, за дело свободы?Историю о деревянной ноге отца Генри с удовольствием слушал все свое детство, и она никогда не надоедала. Всякий раз, когда появлялись признаки того, что Генри заболевает, когда он ранился или больно падал, или когда соглашался выполнить какое-нибудь трудное задание, он заручался обещанием мамы рассказать эту историю, и она рассказывала так, словно сама была свидетельницей тех давних событий. Мальчишкой его отец любил всякие игры, рассказывала она, родители воспитывали его весьма строго, поэтому он всегда чувствовал себя счастливее, держась подальше от них. Больше всего ему нравилось играть с друзьями. В парке они частенько запускали воздушные шары, наполнив их горячим воздухом, – весьма небезопасная была забава. При помощи скипидарного спирта мальчики разжигали пламя, над которым поднимался нагретый воздух. Когда шарик вспыхивал, следовало быть начеку, потому что он мог приземлиться прямо тебе на волосы или на одежду и ты тоже мог загореться – ведь скипидар очень легко воспламеняется, рассказывала мама медленно и печально, и лицо у нее было очень серьезное.