Мастерство Некрасова

В литературе о Некрасове очень часто приводится свидетельство Глеба Успенского, что поэт в течение двадцати лет «по словечку» копил те «сведения о русской деревне», которые введены им в поэму «Кому на Руси жить хорошо».[402]

На самом же деле срок этот еще длиннее: среди собранных Некрасовым сведений о русской деревне можно отметить такие, которые вошли в поэму «Кому на Руси жить хорошо» через тридцать — и даже более! — лет после того, как они были записаны им.

Записи подслушанных им народных выражений и слов относятся к той ранней поре, когда он еще не приступал к разработке народных мотивов в стихах и, в сущности, был не столько Некрасовым, сколько Перепельским, поставщиком водевилей в Александринский театр и фельетонных стишков в мелкую петербургскую прессу.

Замечательно, что уже тогда Некрасов проявил тяготение к фольклору и начал до известной степени осуществлять ту программу, которую значительно позже (в одном из черновиков «Элегии» 1874 г.) пытался сформулировать так:

Народные черты усердно подмечая,Их в книгу заносить, о славе не мечтая.(II, 604)

Еще в 1841 году, едва вступив на литературное поприще, он в рецензии на «Русские народные сказки» И. Сахарова назвал их «неоцененным подарком для русской литературы» и обнаружил большой интерес к звонким и веселым простонародным созвучьям, которые услышал в этой книге:

Пришел Богдан,Ерша бог дал...Пришел Устин,Ерша упустил...

Пришел Лазарь,По ерша слазил...Пришел Назар,Принес ерша на базар...

Иные сцены в ранних повестях и рассказах Некрасова являют собою мозаику народных прибауток, поговорок, присловий, причем некоторые из этих речений имеют резко выраженную стиховую природу:

Писано, переписаноВ село БорисовоИз села ПомелаДо деревни Веникова.[403](VI, 285)

А настоечка тройная,А настоечка травная —Удивительная!

(VI, 285)

В понедельник —Савка мельник,А во вторникСавка шорники т. д.(VI, 114)

Иные являются, по самому своему существу, поговорками, окрыленными внутренней рифмой:

Побьет, побьет, да на воз навьет (VI, 111).

Мы не из таких, чтобы грабить нагих (VI, 112).

На том свете в

лазарете сочтемся (VI, 112).

Ну, уж только и господа, с самого с-испода (VI, 112).

Поклон да и вон (VI, 112).

Табачку свету нигде нету (VI, 113).

Известно наше богатство: кошля не на что сшить — по миру ходить (VI, 113).

Ходи в кабак, кури табак, вино пей и нищих бей — прямо в царство немецкое попадешь! (VI, 114).

Пошла душа в рай на самый на край! (VI, 114).

Здравствуй,

нос красный! (VI, 116).

От стены до ног семьдесят пять дорог (VI, 272).

Без троицы и дом не строится! (VI, 284).

Говорят, что кур доят, а я так думаю: щупают (VI, 292).

Эти блестки крестьянского юмора использованы Некрасовым в его юношеской повести «Жизнь и похождения Тихона Тростникова».

В первой ее части в виде эпизодических лиц изображаются крестьяне, живущие в «петербургских углах», в третьей — крестьяне, беседующие в одном из петербургских трактиров. В обеих частях автор насыщает их речь вышеприведенными крылатыми фразами.

В начале настоящей главы говорилось, как глубоко понимал Некрасов все усиливавшийся процесс дифференциации крестьянства.

Эта дифференциация до некоторой степени отражена и в его ранних произведениях, где крестьянин-землероб говорит иначе, чем барский дворовый. В «Тихоне Тростникове» он отмечает, что именно дворовым, а не какому-нибудь другому слою крепостного крестьянства свойственны метонимические вульгаризмы, вроде «Рождественской части» для обозначения рожи. «Харьковской губернии» для обозначения хари, «волостного правления» для обозначения волос и т. д. Указывая на это, Некрасов тем самым защищает речь «землеробов» и «пахарей» от возможных упреков в подобной вульгарности.

Мещанский говор опять-таки выделен у него в особую категорию речи («надуванция», «а́хтер», «изюмец»).

Любопытно, что слово «ерунда» еще не входило тогда в литературу, и, использовав его, Некрасов счел нужным сделать к нему примечание: «лакейское слово, равнозначительное слову — дрянь».

Впоследствии в другой своей повести он целую страницу посвящает этой дифференциации слов. Поводом к его рассуждению послужили слова «рохля», «тетеря», «божевольный».