Мастерство Некрасова

Только пройдя мимо таких переполненных пластическими образами произведений Некрасова, как «Мороз, Красный нос», «Коробейники», «Несчастные», «Кому на Руси жить хорошо», критики обеспечивали себе право твердить, будто Некрасов по преимуществу ритор, стихи которого, лишенные пластики, в большинстве случаев — всего только «красноречивая проза».

Выше я цитировал строку из стихотворения Некрасова, найденного мною в его рукописях. Воспроизвожу отрывок почти целиком:

Не знаю, как созданы люди другие, —Мне любы и дороги блага земные,Я милую землю, я солнце люблю.Желаю, надеюсь, страстями киплю.И жаден мой слух, и мой глаз любопытен,И весь я в желаньях моих ненасытен.(I, 418)

Отрывок чрезвычайно характерный, ибо Некрасову было в высшей степени свойственно страстное жизнелюбие, восхищение материальными формами окружающей жизни. В те редкие мгновения, когда эту радость бытия не отравляло сознание обид и насилий, обусловленных порочной социальной действительностью, она бурно прорывалась такими стихами, как, например, его гениальная песня о весенней радости кустов и деревьев, только что пробудившихся к жизни:

Как молоком облитые,

Стоят сады вишневые,Тихохонько шумят;Пригреты теплым солнышком,Шумят повеселелыеСосновые леса;А рядом, новой зеленьюЛепечут песню новуюИ липа бледнолистая,И белая березонькаС зеленою косой!Шумит тростинка малая,Шумит высокий клен...Шумят они по-новому,По-новому, весеннему...Идет-гудёт Зеленый Шум,

Зеленый Шум, весенний шум!(II, 149)

Такую же непосредственную, стихийную радость внушали Некрасову самые обыкновенные звуки, звуки русской деревенской весны — даже не ее краски, а одни только звуки. В них открывались ему та «богатая силами свежая жизнь», то «обаяние счастья», которые лежали в далеких глубинах всего его творчества:

В обаянии счастья и славы,Чувству жизни ты вся предана, —Что-то шепчут зеленые травы,Говорливо струится волна;По холмам, по лесам, над долинойПтицы севера вьются, кричат,Разом слышны — напев соловьиныйИ нестройные писки галчат,Грохот тройки, скрипенье подводы,

Крик лягушек, жужжание ос,Треск кобылок, — в просторе свободыВсе в гармонию жизни слилось...(II, 151)

Хороша земля, хорошо на земле, хороша эта «гармония жизни», жить бы тысячу лет и все слушать эти ауканья, ржанья, шепоты, говоры, грохоты, радоваться кобылкам, лягушкам, быкам, жеребятам и просто тому, что вот сейчас из лесу слышно, как какой-то мальчишка кричит: «Парасковья!»

Именно эта полнота жизни, изобилие ее красок и звуков являются красотой для Некрасова в таком, например, описании деревенской весенней ярмарки:

По пьяным по головушкамИграет солнце вешнее.Хмельно, горласто, празднично,Пестро, красно кругом!Штаны на парнях плисовы,Жилетки полосатые,Рубахи всех цветов;

На бабах платья красные,У девок косы с лентами,Лебедками плывут!........Там шла торговля бойкая,С божбою, с прибаутками,С здоровым, громким хохотом.И как не хохотать?(III, 181-182)

Эти здоровые, громкие, пышные звуки и краски сливались для него в «гармонию жизни», он чувственно, и страстно любил их любовью большого художника.

Вникая в образы Некрасова, невозможно не прийти к заключению, что, если бы его не терзала жестокость тогдашнего строя, он явился бы в своих стихах выразителем пламенного упоения жизнью — так радовала его жизнь сама по себе в те минуты, когда он мог отрешиться от своих мучительных тем.

В романе «Три страны света» он с увлечением описывает богатый Опеченский посад, жители которого, мужественные, богатырски сложенные люди, отдают свои избыточные силы великим героическим подвигам (VII, 354).

Та же полнота жизни, изобильной и пышной, восхищает его и при описании Новой Земли: