Мать

– Я сидел тут, писал и – как-то окис, заплесневел на книжках и цифрах. Почти год такой жизни – это уродство. Я ведь привык быть среди рабочего народа, и, когда отрываюсь от него, мне делается неловко, – знаете, натягиваюсь я, напрягаюсь для этой жизни. А теперь снова могу жить свободно, буду с ними видеться, заниматься. Вы понимаете – буду у колыбели новорожденных мыслей, пред лицом юной, творческой энергии. Это удивительно просто, красиво и страшно возбуждает, – делаешься молодым и твердым, живешь богато!

Он засмеялся смущенно и весело, и его радость захватывала сердце матери, понятная ей.

– А потом – ужасно вы хороший человек! – воскликнул Николай. – Как вы ярко рисуете людей, как хорошо их видите!..

Николай сел рядом с ней, смущенно отвернув в сторону радостное лицо и приглаживая волосы, но скоро повернулся и, глядя на мать, жадно слушал ее плавный, простой и яркий рассказ.

– Удивительная удача! – воскликнул он. – У вас была полная возможность попасть в тюрьму, и – вдруг! Да, видимо, пошевеливается крестьянин, – это естественно, впрочем! Эта женщина – удивительно четко вижу я ее!.. Нам нужно пристроить к деревенским делам специальных людей. Людей! Их не хватает нам… Жизнь требует сотни рук…

– Вот бы Паше-то выйти на волю. И – Андрюше! – тихонько сказала она.

Он взглянул на нее и опустил голову.

– Видите ли, Ниловна, это вам тяжело будет слышать, но я все-таки скажу: я хорошо знаю Павла – из тюрьмы он не уйдет! Ему нужен суд, ему нужно встать во весь рост, – он от этого не откажется. И не надо! Он уйдет из Сибири.

Мать вздохнула и тихо ответила:

– Ну, что же? Он знает, как лучше…

– Гм! – говорил Николай в следующую минуту, глядя на нее через очки. – Кабы этот ваш мужичок поторопился прийти к нам! Видите ли, о Рыбине необходимо написать бумажку для деревни, ему это не повредит, раз он ведет себя так смело. Я сегодня же напишу, Людмила живо ее напечатает… А вот как бумажка попадет туда?

– Я свезу…

– Нет, благодарю! – быстро воскликнул Николай. – Я думаю – не годится ли Весовщиков для этого, а?

– Поговорить с ним?

– Вот попробуйте-ка! И поучите его.

– А что же я-то буду делать?

– Не беспокойтесь!

Он сел писать. Она прибирала на столе, поглядывая на него, видела, как дрожит перо в его руке, покрывая бумагу рядами черных слов. Иногда кожа на шее у него вздрагивала, он откидывал голову, закрыв глаза, у него дрожал подбородок. Это волновало ее.

– Вот и готово! – сказал он, вставая. – Вы спрячьте эту бумажку где-нибудь на себе. Но – знайте, если придут жандармы, вас тоже обыщут.

– Пес с ними! – спокойно ответила она.

Вечером приехал доктор Иван Данилович.

– Почему это начальство вдруг так обеспокоилось? – говорил он, бегая по комнате. – Семь обысков было ночью. Где же больной, а?

– Он ушел еще вчера! – ответил Николай. – Сегодня, видишь ли, суббота, у него чтение, так он не может пропустить…

– Ну, это глупо, с расколотой головой на чтениях сидеть…

– Доказывал я ему, но безуспешно…

– Похвастаться охота перед товарищами, – заметила мать, – вот, мол, глядите – я уже кровь свою пролил…

Доктор взглянул на нее, сделал свирепое лицо и сказал, стиснув зубы:

– У-у, кровожадная…

– Ну, Иван, тебе здесь делать нечего, а мы ждем гостей – уходи! Ниловна, дайте-ка ему бумажку…

– Еще бумажка? – воскликнул доктор.

– Вот! Возьми и передай в типографию.

– Взял. Передам. Все?

– Все. У ворот – шпион.

– Видел. У моей двери тоже. Ну, до свиданья! До свиданья, свирепая женщина. А знаете, друзья, драка на кладбище – хорошая вещь в конце концов! О ней говорит весь город. Твоя бумажка по этому поводу – очень хороша и поспела вовремя. Я всегда говорил, что хорошая ссора лучше худого мира…

– Ладно, ты иди…

– Не весьма любезно! Ручку, Ниловна! А паренек поступил глупо все-таки. Ты знаешь, где он живет?

Николай дал адрес.

– Завтра надо съездить к нему, – славный ребятенок, а?

– Очень…

– Надо его поберечь, – у него мозги здоровые! – говорил доктор, уходя.

– Именно из таких ребят должна вырасти истинно пролетарская интеллигенция, которая сменит нас, когда мы отыдем туда, где, вероятно, нет уже классовых противоречий…

– Ты стал много болтать, Иван…

– А – мне весело, это потому. Значит – ожидаешь тюрьмы? Желаю тебе отдохнуть там.

– Благодарю. Я не устал.

Мать слушала их разговор, и ей была приятна забота о рабочем.