Матрешка

Тот, в самом деле, мало способствовал укреплению наших семейных уз, хоть они и поизносились до его приезда. Но Володя усилил и перенаправил мои подозрения - пока что по поводу нашего семейного бюджета. Ревность пришла чуть позже, когда до меня дошло, что окутан ее ложью, в которой она сама запуталась. А я и вовсе перестал к тому времени понимать, на каком свете нахожусь. Любую ложь я раздувал в измену, в умолчаниях искал тайный смысл. Стал невыносим - сознаю это с опозданием и сожалением. Хоть и понимал, что бесполезно делиться своими сомнениями с женщиной, которую ревную, не удержался.

- Я же тебя не ревную, - уклончиво сказала она.

- Не даю повода, потому и не ревнушь.

- Да сколько угодно! Телок вокруг тебя в колледже навалом. Мне все равно.

- Ты не любишь меня, вот тебе и все равно. А мне не все равно.

- С каких это пор ревность стала показателем любви? Помнишь, что по этому поводу сказал Ларошфуко? В ревности больше самолюбия, чем любви.

- А у тебя ни самолюбия, ни любви!

Слово за слово, наш разговор переходил в скандал. Как всегда. А теперь все чаще и чаще. Скандал стал у нас семейным ритуалом. Ей - как с гуся вода, а у меня - мощный выброс адреналина, перехват дыхания, дикое сердцебиение. Скандалы - не по возрасту мне. Или это у нее неосознанное стремление к независимости - стать поскорее вдовой, сведя мужа в могилу?

До меня не сразу дошло, что ее сущность - не ложь, а тайна. Потому, собственно, и ложь, чтобы скрыть тайну, которую я просто обязан был вызнать, чтобы окончательно не свихнуться. Ложь для нее была эвфемизмом реальности, которая в голом виде была для нее невыносима - вот она и убегала от нее в мир фантомов. Ведь даже ее мнимое, как потом выяснилось, еврейство - не только практическая выдумка, но и мечта о счастливом детстве, а у нее не было даже сносного. По самой сути своей, она была эскапистской. Но ничего этого я тогда не понимал.

В очередной раз, когда поймал ее на лжи, она мне прямо так и выложила:

- Ты же и заставляешь меня лгать, следя за каждым шагом, за каждой тратой.

- Опять я виноват! Поразительная у тебя способность - с больной головы на здоровую.

- У нас общий счет в банке, общие кредитные карточки...

- Да, но зарабатываю я один!

- Хорош! Попрекаешь меня своими заработками! А кто с утра до вечера возится с твоей дочкой? На ком все хозяйство? Готовка? Кто подает его величеству завтрак, лэнч и обед? Согласна - давай махнемся: ты будешь заниматься домашней работой, а я - зарабатывать.

Тут я не выдержал:

- Где и как?

- Да хоть в притоне! Блядью!

- Блядью? - повторил я ошалело.

- А по-твоему брак - не узаконенная проституция на выгодных для мужчины условиях?

- Тебя никто не неволил, - рассердился я, но ее уже понесло.

- Единственное отличие профессиональной проституции от непрофессиональной под названием "брак" - что жена предоставляет мужу разнообразные услуги, включая сексуальные, задаром.

- А как насчет любви? - поинтересовался я у этой взбесившейся фурии с матримониальным статусом моей жены и феминистскими заскоками.

- Любовь? - как-то уж совсем грубо расхохоталась она. - Мужская выдумка, чтобы меньше платить либо не платить вовсе!

- Ты говоришь с чужого голоса, - сказал я, разумея ее братана и зная по прежним скандалам, что выяснять с ней отношения - пустое времяпровождение, сотрясение воздуха.

- Хочешь знать, я - настоящая шлюха. И не в фигуральном смысле, а в самом что ни на есть прямом, - продолжала она наговаривать на себя. Предпочитаю в таком случае притон. Какая ни есть, а независимость. Все лучше, чем выслушивать твои мелочные попреки.

- Ничего себе мелочные! Лучше скажи, куда ты просвистела те семь тысяч!

Тут она схватила свою сумочку и грохнула дверью. Всю ночь места себе не находил, хотел звонить в полицию, но что-то меня удержало. Во всем корил себя. Дал слово: если вернется жива-здорова - ни одного упрека. В смысле денег слово свое сдержал, тем более таких значительных снятий со счета больше не было.

Явилась на следующий день к вечеру, когда я уже был в полном отчаянии. Был так рад, даже не поинтересовался, где провела ночь. Уложили Танюшу, а сами миловались - ну как в первый раз. Такого рода ссоры, если только не кончаются кромешным разрывом, укрепляют постельные отношения. В ту ночь она впервые была не просто ласковой, а страстной. Или имитировала страсть. Теперь уже не знаю.

В постели она обычно была простушкой, вся инициатива исходила от меня, мне было приятно чувствовать себя профессором любви, а ее ничтожный и, к тому же, насильный опыт я приравнивал к нулю. Развращал я ее в меру, никаких особых изощренностей, а тем более извращенностей в нашей любовной жизни не было: возраст у меня не тот, да и есть все-таки некоторое различие между женой и блядью, считал я.