Матрешка

Заехал сначала в Фанди, спустился к воде, на меня, понятно, нахлынули воспоминания. Еще бы - именно здесь я видел ее в последний раз. В ночь перед исчезновением у нас состоялся крутой разговор - Лена во всем созналась. Передо мной открылась бездна, о которой я и предположить не мог. Все прежние подозрения - детские сказки по сравнению с тем, что узнал той ночью. Иногда мне казалось, что сплю и весь этот кошмар мне снится - как будто забыл смыть соль после океана. Мне еще надо набраться мужества, чтобы пересказать ее признания. Предпочел бы не знать ничего, клял себя за любопытство. Боюсь собственных слов - будто ее историю еще можно изменить, пока она не скреплена письменным словом. Так Танюша, совсем еще малюткой, закрывала ручками глазки - и думала, что спряталась. Я и есть ребенок, точнее был им, пока не узнал ее тайну, которой сам домогался. О если б мне отказала память!

Лена исчезла на следующий день после ночного разговора. Во время утренней прогулки мы крупно повздорили, Танюша свидетель. Что она думает обо мне? И что - о Лене? Считает меня убийцей и тем не менее защищает? Океан в тот день сошел с ума, волны дыбились, грохот от их ударов о прибрежные скалы стоял пушечный, все было как на войне. Обезумев, низко над водой, носились чайки, крича и стеная.

На этот раз океан спокоен. Время отлива: природа отступает, чтобы бросить на себя взгляд со стороны. Первозданный образ природы, первый день творения. Ну, второй-третий... По обнажившемуся илистому дну с ведрами и лопатами ходят сборщики моллюсков в высоких, по пояс, резиновых сапогах, а вокруг летают их соперники, черноголовые канадские чайки и тревожно голосят.

Вдали приметил какую-то странную груду, а, приблизившись, увидел, что шевелится. Оказалось - чайка: безнадежно запуталась в рыбачьем неводе. Вся мокрая, измазанная в чем-то, она билась в сети, как рыба, за которой скорее всего и нырнула, в надежде на халяву. Завидев меня, прекратила борьбу и глядела с каким-то понимающим, как принято говорить, человечьим взглядом. Пусть и отходняк, но я все-таки вытащил швейцарский нож, который всюду таскаю с тех пор как Лена повадила меня к сбору грибов, разрезал сеть и долго возился, чтобы вызволить подранка. Тяжело дыша, чайка неловко поковыляла прочь, попыталась взлететь, но рухнула, растопырив правое крыло. "Не жилец", решил я. Однако со второй попытки чайке удалось взлететь держалась сначала низко над волнами, а потом, тяжело ударяя по воздуху крыльями, набрала высоту, и я потерял ее вскоре из виду. Эпизод этот несколько поднял настроение. Чего мне меньше всего хотелось теперь, так это глядеть на разбухший от месячного пребывания в воде женский труп, кем бы он не был прежде.

- Вам знакомо такое понятие как corpus delicti? - спросила мадемуазель Юго.

Предпочел услышать ее объяснение, чем рыться в запасниках моей стареющей памяти.

- Дословно: тело преступления. То есть совокупность улик. Какие бы подозрения не были у следствия, пусть даже доказательства, обвинение в убийстве не может быть предъявлено, пока не найден труп.

- Вы подозреваете меня в убийстве? - сделал я большие глаза.

- Такая возможность не исключена. Даже очевидное самоубийство мы расследуем сначала как убийство. На всякий случай. Вы видели ее последним. Это в детективах убийцей оказывается наименее подозрительный. По принципу головоломки. В жизни - наоборот. Короче, считаю нужным вас предупредить.

Ничего не оставалось, как поблагодарить ее. Она повела меня в полицейский морг, пояснив по пути, что копы называют его "Сибирью". Меня как резануло - начало и конец ее жизни сошлись вдруг в одном этом слове. Вот кто самый великий в мире насмешник - случай, раскидавший на нашем пути аналогии и символы.

В морге и в самом деле холодновато. По стенам - морозильные камеры с маленькими дверцами, а в них круглые окошечки - похоже на сушилки в прачечных. Сопровождавший нас крючконосый патологоанатом открыл одну дверцу - оттуда повалил пар, потянуло холодом. Неслышно, на роликах, выскользнули носилки. Крючконос откинул простыню - распухшее голое тело желтого цвета, с проступающими на нем фиолетовыми пятнами, с биркой на большом пальце ноги образ смерти более правдоподобный, чем скелетина с косой. Зрелище скорее жалкое, чем пугающее. Вспомнил почему-то капуцинскую часовню на Изоле Тиберине в Риме с обращением мумифицированных покойников к пока еще живым, которое приковало к себе Лену: "Тем, что ты есть сейчас, мы уже были, а тем, что мы теперь, ты еще будешь."

Повернулся к мадемуазель Юго, чтобы поделиться с ней впечатлениями, но она глядела не на труп, а на меня, пытательно следя за выражением моего лица, по которому, надеюсь, судить было не о чем. Решил воздержаться от общефилософских замечаний и повернулся обратно к трупу.

Голова разбита напрочь, сплошное мессиво, из которого кое-где торчали волосы, заплетенные водорослями.