Меблированная Кармен

— Глупости! Мы вс къ ней ходимъ какъ придется, запросто…

Въ конц-концовъ вы непремнно очутитесь у этой дамы. Прежде всего васъ поражаеть мысль: «Что значитъ женщина! Такой же номеришко, что и у меня, а какъ у нея комфортабельно! И туалетецъ, и вера по стнамъ, и коверъ на полу, и лампа подъ абажуромъ съ сушоными цвтами, и хорошими духами пахнетъ. Правда, на піанино стоитъ тарелка съ недоденной колбасой, изъ-за шифоньерки съ бездлушками выглядываетъ предательски горлышко кахетинской или крымской „четверти“, но… `a la guerre comme `a la guerre. Сама полковница — дама того возраста, когда женщинъ о годахъ уже не спрашиваютъ. Помята лтами и жизнью, но нравиться еще очень можетъ: большая, вальяжная, сытая и блая барыня. Взглянуть на нее поутру, — найдутся и морщинки, и сдинки, и кожа поблекла, и губы выцвли, и бюстъ одрябллъ. Но ввечеру она — если не красивое, то, во всякомъ случа, еще эффектное созданіе: корсетомъ душитъ себя, не жаля, пудрится, какъ Жюдикъ, мажется, какъ Сара Бернаръ, — вся гримированная, но разберетъ это разв только знатокъ… а ужъ куда-же наивнымъ обитателямъ „комнатъ снебелью“! На полковниц надтъ капотъ, когда-то несомннно дорогой, теперь же, какъ и сама хозяйка, поношенный, но еще сохранившій много слдовъ недавняго великолпія. За этотъ капотъ предъ вами немедленно извиняются: „Я не ждала… вы застали меня въ такомъ „дезабилье“… А впрочемъ, у насъ, вдь, попросту, — вотъ и вы въ русской рубашк“. Но зайдите къ полковниц завтра, посл-завтра, по приглашенію, безъ приглашенія, — вы, все равно, застанете ее въ томъ же капот. Она „не одвается“ — за исключеніемъ тхъ дней, когда вызжаетъ въ театръ или концертъ (въ гости она никогда не здить, и у нея никогда гостей изъ общества не бываетъ) и удивляетъ меблированный мірокъ остатками своего когда-то, должно быть, замчательнаго туалета. Вы курите, разговариваете. Быстро убждаетесь, что предъ вами не „полуинтеллигентка“, а, дйствительно, барыня, видвшая въ своей жизни и хорошіе дни, и хорошее общество, дама съ отличными манерами, съ красивою рчью, кое-что читавшая, съ тактомъ, способная говорить обо всемъ, но особенно охотно о „чувствахъ“. Въ свою красивую рчь она вставляетъ время отъ времени французскія фразочки и произноситъ отлично. Словомъ, вы въ присутствіи женщины настолько distingu'ee, что вамъ даже неловко за свой костюмъ, за свои провинціальныя манеры, за свой нечаянный визитъ. Вы успваете между дломъ, — изъ намековъ, отдльныхъ фразъ, брошенныхъ мимоходомъ, — постичь, что барыня замужемъ, но была несчастна въ супружеств и живетъ врозь съ мужемъ; что тянется дло о развод, или, наоборотъ, мужъ ей развода не даетъ, потому что — „несчастный любитъ меня безъ памяти, но что же мн то длать? Вдь, сердцу приказывать невозможно“! У дамы довольно трудныя обстоятельства, однако!.. „живемъ кое какъ, боремся съ судьбой и, слава Богу, не скучаемъ“.. Среди разговора, которымъ вы совершенно очарованы, васъ смущаетъ только одно обстоятельство: вашъ коридорный знакомецъ, при всемъ своемъ уваженіи къ хозяйк, безцеремонно швыряетъ, окурки папиросъ прямо на коверъ, а она останавливая его, кротко замчаетъ: „Ахъ, Петинька, Петинька!.. Какой же вы неряха“!

— Вотъ теб разъ! — думаете вы, — „Петинька“! Какъ-же этотъ самый Петинька говорилъ мн, будто живетъ въ номерахъ и знакомъ съ дамой всего три недли?

Вваливается возвратившаяся изъ оперы, съ театральной галерки, компанія „нашихъ“: тутъ и мозглявенькій Пушкинъ изъ банкирской конторы, и вертлявый юристъ въ пенснэ французскаго золота, и медикъ третьяго семестра Архипъ Превозносященскій. Это мужчина съ грудищею тенора di forza, плечами Ильи Муромца, съ рзкими чертами энергическаго лица, голосомъ какъ у протодіакона и кулакомъ — „по покойнику на ударъ“. Превозносященскій садится въ дальній уголъ и, въ то время какъ вс шумятъ и болтаютъ, пребываетъ тамъ тихо и молчаливо. Но вы чувствуете на себ его тяжелый и какъ бы подозрительный, враждебно испытующій взоръ, и вамъ почему-то неловко подъ этимъ взоромъ, какъ на экзамен. Вы видите также, что хозяйка время отъ времени, украдкой, поглядываетъ въ сторону Превозвосященскаго и слегка качаетъ головою съ ласковой укоризной. Вино, пиво. Компанія весела, „врутъ“ достаточно много и достаточно откровенно. Хозяйка фамильярна уже не съ однимъ Петинькой, а вс у нея стали Сереженьки, Сашеньки: вс, кром Превозносященскаго, котораго она усиленно вжливо зоветъ Архипомъ Владиміровичемъ. Зараженный этимъ калейдоскопическимъ измненіемъ недавняго бонтона на распущенность меблированной богемы, вы быстро входите въ общій тонъ и начинаете болтать съ хозяйкой т же пустяки, что и вс болтаютъ. И вдругъ вскрикиваете, потому что тяжелая лапа Превозносященскаго становится вамъ со всего размаха на мозоль, и самъ онъ выростаетъ предъ вами, какъ коломенская верста, храня на лиц выраженіе Хозе, вызывающаго Эскамильо „а coups de pavaja“.

— Что это вы?

— Ахъ, извините! Сколь вы нжны! — грубо отвчаетъ богатырь, очевидно, задирая васъ.