Меч ангелов

Может, он думал, что у пещеры есть выход с другой стороны? А может, полагал, что тот, кто гонится за нами, не рискнет войти во тьму? Какими бы, однако, ни были мотивы демонолога, закончилось все тем, что он соскочил с седла, беззаботно бросив коня на склоне, и исчез во мраке под горой.

И что мне было делать? Я остановился подле входа и принялся ждать.

А долго ждать не пришлось: почти сразу я увидел фигуру, что бежала ко мне. Бежала, добавлю, со сверхчеловеческой скоростью, держа в руках короткий лук. Как из подобного лука можно выстрелить с такой силой, оставалось загадкой, на которую я не нашел хорошего ответа.

Наконец фигура приблизилась и замедлилась. Потом замерла в паре десятков шагов. Женщина с седыми, торчавшими во все стороны космами, с лицом, обожженным солнцем и расчерченным глубокими рытвинами морщин.

Но даже не это выделяло ее меж других человеческих существ – а тот факт, что веки ее были зашиты. Я отчетливо видел грубые, вросшие в кожу стежки, что шли по ее слепым глазам.

Я бесшумно шагнул влево, аккуратно переставляя ноги. Ее голова сразу повернулась ко мне, а лук, который она уверенно держала в руках, изменил свое положение.

Выходит, она видела! Но каким образом могла заметить мое движение, коли закрытые, да еще и зашитые веки не впускали в ее глаза и солнечного лучика?

Она произнесла нечто на неизвестном мне, странном и чрезвычайно мелодичном языке. Когда говорила, губы ее двигались, но лицо оставалось мертвым и бесчувственным. Она повторила фразу громче, и мне показалось, что слышу в ее в тоне нетерпение. Мне уже довелось видеть, сколь хорошо она владеет луком, поэтому я не сомневался, что она сумеет прицелиться и выпустить стрелу мне в сердце раньше, чем я успею до нее добраться.

– Кто ты? – спросил я, стараясь отчетливо произносить звуки.

Она не поняла моих слов, а я ведь рассчитывал, что знает хотя бы простейшие фразы на нашем языке. Она же снова нетерпеливо произнесла что-то и кивнула, словно дав мне знак, чтобы я отступил с дороги и освободил проход в пещеру.

Конечно, я мог это сделать. Скорее всего, она охотилась не на меня, а на Нойшалька и, вероятно, была столь великодушна, чтобы не забирать мою жизнь, если сумеет добраться до своей жертвы.

И это было ошибкой, поскольку отобрать у нее жизнь пришлось бы мне. Ведь я и вообразить себе не мог, чтобы инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, слуга Божий и молот ведьм, мог отступить перед слепой старухой. Пусть даже она была отличной лучницей и знавшей свое дело ведьмой.

Кроме того, я должен был доставить Нойшалька в монастырь Амшилас, поскольку его умения пробуждали во мне все больший интерес. А доставить монахам труп вместо живого человека означало безусловное поражение.

У меня было совсем немного времени для принятия решения. Не мог же я надеяться, что мы так и будем стоять у входа в пещеру, греясь в лучах летнего солнца. У нее было свое задание, у меня свое. И задания эти противоречили друг другу, что означало одно – миг спустя один из нас лишится своего бренного тела.

Каким образом старуха видела мои движения? А может, слышала их? Нет, милые мои! Мордимер Маддердин, если только пожелает, умеет двигаться тихо, как кот на охоте, и под стопой моей даже лист не шелохнется.

Может, она ощущает мой запах? Как знать… Стояла шагах в двадцати от меня, но если у нее собачий нюх, то, чтобы найти жертву, глаза ей и не были нужны.

Меня осенило. Давным-давно я слыхал историю о человеке, который приказал вынуть себе глаза, чтобы те не мешали ему видеть истинную суть людей. Так, может, и старуха видит ауру моих мыслей?

Я прикрыл глаза и погрузился в спокойную молитву. Утишил мысли, как тому учили в нашей славной Академии. Старуха пролаяла нечто озлобленно, но звук сей достиг меня будто из дальней дали и не вызвал даже тени мысли.

Машинально, не думая, я ступил пару шагов в сторону, ощущая себя так, будто вознесся над землей. Молитва плыла во мне и вокруг меня, окружала непроницаемым заслоном, успокаивала, ласкала и создавала связь, единящую меня с недвижимой гармонией мира.

Я услышал свист стрелы. Сперва одной, потом другой, но звук тот не мог нарушить ничего в моем сознании. Я отметил его – и только. Я был уже лишь пылью, которую несли ветра вселенной, единством в целостности и целостностью в единстве. Мне даже не было нужды произносить слова молитвы, поскольку молитва сделалась частью меня самого, я погружался в нее, а она – в меня.

Старуха была проворна. Но не настолько, чтобы сдержать кинжал, который я воткнул ей под лопатку. Выход из молитвенного спокойствия и разрыв связи с гармонией мира я ощутил, будто удар в сердце и по разуму.

Я знал: женщина на короткий миг перед смертью поняла, что я стою за ее спиной с кинжалом в руке. Но не успела ничего сделать. Острие пронзило сердце, и она моментально умерла. Некоторое время ее ноги в высоких кожаных сапогах дергались в траве, а потом она замерла в луже крови. Ее зашитые глаза были недвижно устремлены в небо, а на лице, напоминавшем кору древнего дерева, замерло выражение спокойствия.