МЕДИАНН №2, 2019

Доктор вгляделся в изможденное страданием лицо. Так юна. Давно он не испытывал жалости к больным. К людям.

Он склонился над кроватью.

— Назови свое имя, дитя.

В ответ — булькающие хрипы. Ужасные хрипы.

— Дай Всевышнему узнать тебя. — Он взял ее за руку. Горит. Ускользает в небытие. — Отзовись Богу!

Девушка разлепила сухие губы, прошептала едва слышно:

— Эльза…

— Вот и славно, Эльза. Встань в согласии с Богом!

Тишина. Слышно, как в трубе осыпается сажа. За дверью — звуки шагов.

Незаметно лицо девушки меняет выражение. Уходит страдание, уходит боль. Так юна и красива. Трагедии жизни еще не успели осквернить ее лик.

Глаза больной закрыты. Поднимается и опадает грудь.

Доктор разбил вместилище духа и повел Эльзу к свету…

* * *

Доктор с трудом поднялся на ноги. Нестерпимо жгло руку.

— Суфиан!

Мужчина взял доктора под руки, помог выйти из спальни. В глазах отца стояла мольба.

— Будет жить, — бесцветно пробормотал доктор. — Будет.

— Слава тебе, Господь милосердный, волею твоею свершилось чудо! Чудо, не иначе как акт божий! Как благодарить вас за спасение?

— Не надо лишних слов. Плата вам известна.

4.

Пружина задних конечностей распрямляется, выстреливая тело блохи к новой пище. Миг — полет. Она седлает шею жирной крысы и жадно прокалывает хоботком теплую кожу.

Крыса. Ее плоть уже заражена.

Блоха истошно впивается в больное тело.

Зоб полон множащейся смерти.

Блоха испытывает перманентный голод. Она не может насытиться.

И снова жертва — бродячая собака. Сквозь комья свалявшейся шерсти, на пути к вожделенной трапезе. Кровь. Так сладка, так навязчива. Голод ведет к цели. Насытиться, наполнить брюшко жизнью.

Голод не унимается. Он растирает внутренности в пыль. Донимает однообразием исчерпывающего зноя. Зноя голода. Самого страшного из всех возможных. Он требует удовлетворить похоть обладания чужой кровью. Зов, довлеющий над всем. Западня, откуда нет выхода.

И снова крыса. Короткий путь, удобное место, прокол. И жажда, усиливающаяся с каждым новым глотком.

Но что это?

И снова голод. И снова жертва.

И тут возникает он! Присутствующий пока лишь тенью, краешком сознания. Но уже сбежавший из сладкого небытия. Здесь же в обыденности свой мирской путь удобнее начинать с меньшей твари. Это он знает наверняка. Блоха на краткий миг становится ему матерью.

Вдоль стены — много тел. Много футляров для Падшего.

Он выбирает самого гибкого и сильного, того, кто умер от ножа, не от хвори. Покойник в кожаной маске с прорезями для глаз и рта — такие надевают лошадям… такие надевают должникам, прежде чем пустить кровь.

Блоха прыгает на труп и зарывается в свежую рану. Глубже, глубже, глубже…

Где-то далеко скрипят колеса груженной трупами телеги, ветер чахнет в переулках и вонючих тупиках. Над мертвецами пируют мухи, некоторые вынуждены кружить над черными волнами собратьев, в ожидании освободившегося местечка.

С земли доносится рваный хрип…

Судорога ломает тело, бросает на стену. Скрюченные пальцы бьются о камни, разгибаются, заползают в забитую грязью и насекомыми щель.

Покойник в маске встает на ноги и поднимает к небу голову. Глаза в прорезях маски не живые, но они видят.

* * *

— Закрой ставни, увалень, — сказал трактирщик. — И не забудь про засов.

Слуга шаркающей походкой поспешил исполнить указания.

— Месье? — обратился, вернувшись.

— Чего тебе? — спросил трактирщик.

— Вы правда не боитесь?

— Чего? Заразы?

— Черной смерти. В переулках лежат мертвые. Сегодня в церкви…

— Что? — Трактирщик поморщился. Он был пьян. — Что в церкви?

— Вошли внутрь, — почти шепотом сказал слуга, — а там все мертвы. Хворь съела.

— А мне плевать! Меня беспокоит то, что мы вынуждены закрываться раньше положенного. И допивать прокисшее вино. Кстати, это скажется и на твоем заработке.

Трактирщик засмеялся. Смех перешел в кашель.

— Месье?

— Прибери все. И отваливай ко всем чертям. Без тебя тошно.

Осушив бутылку вина, трактирщик повалился на лавку.

— Черт бы побрал эту заразу. И чего мне теперь — закрыться до лучших времен? Или вылавливать клиентов в Роне? — Мысль доставила ему радость. Трактирщик зашелся в приступе рычащего смеха. — А что? Налью им за меньшую плату! Буду их благодетелем! Кто еще удосужится обсуживать покойников? — Он снова закашлялся. — Черт! Где ты шляешься, бесовское отродье?

Слуга не ответил. Слова трактирщика гулко покатились по пустой харчевне.

— Пора спать, — выдохнул трактирщик и через минуту захрапел.

— Трактирщик, — тихо позвал кто-то, возле самого уха, словно прожужжал. — Эй, трактирщик.

— Черт, — сквозь сон пробормотал трактирщик.

— Трактирщик, дай мне приют на несколько ночей. Трактирщик резко сел.

— Это ты, жалкий увалень? Зачем вернулся? — Его голос дрогнул. Он понял, что ошибся.

— Не надо обидных слов, трактирщик, — сказал незнакомец. — Мне нужен лишь кров.

— Изыди, дьявол!

— Что, впрямь?

— Да кто же ты? — Трактирщик всмотрелся в темноту.

— Мне нужен ночлег, — насмешливо повторил незнакомец.

— Я не сдаю комнат. Где ты? Зачем прячешься? И как сюда попал? Погоди… — Трактирщик возился с лампой. Зажег, поднял. — Что с твоим… лицом? Ты болен? Дай рассмотреть поближе.