— Ты не доверяешь ифритам? — спросил он. Дара не единожды высказывал свое более чем категоричное мнение об этих созданиях, но Манижа и слышать ничего не хотела. — Я думал, ты считаешь их своими союзниками.
— Ифриты — это средство для достижения цели. Мое доверие еще нужно заслужить. — Она откинулась назад, упираясь ладонями в ковер. — Каве мне дорог. Нельзя, чтобы об этом знали ифриты.
— Насчет твоей дочери… — Что-то сдавило ему горло. — Я сказал, что умру за нее, но надеюсь, ты понимаешь, что я готов отдать свою жизнь за каждого Нахида. Дело не в том, что я… — Он смутился. — Я бы не вышел за рамки дозволенного.
В глазах Манижи зажегся озорной огонек.
— Сколько лет тебе было, Афшин, когда ты умер? В первый раз, я имею в виду?
Дара напряг память.
— Тридцать? — Он пожал плечами. — Это было так давно, да и последние годы выдались напряженными. Я точно не помню.
— Так я и думала.
— Не понимаю.
Она криво усмехнулась.
— Иногда ты изъясняешься как юноша, не разменявший даже половины века. Мы ведь уже выяснили… Я Нахида, и мне подвластно то, что ты сравнил с чтением мыслей.
Жарко заполыхавшие щеки, учащенное сердцебиение… теперь понятно, какие сигналы имела в виду Манижа.
Тем временем она прикрыла глаза ладонью.
— А вот, кажется, и озеро, где у нас назначена встреча с Аэшмой. Можешь снижаться.
Он снова покраснел.
— Бану Манижа, пожалуйста, знай…
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Твои симпатии принадлежат только тебе, Афшин. — Она посуровела. — Но не позволяй им стать твоими слабостями. Во всех смыслах этого слова.
От стыда он мог только кивнуть. Дара поднял руку, и ковер накренился вперед, набирая скорость по направлению к отдаленному островку лазурно-голубого блеска. Вода в огромном озере, размером приближавшемся к морю, сверкала ярким аквамарином, как в тропическом океане, странно контрастируя с заснеженными горами, охватившими в кольцо его берега.
— Озеро Оссоун, — сказала Манижа. — По словам Аэшмы, уже на протяжении тысячелетий мариды считают его священным.
Дара опасливо окинул озеро взглядом.
— Я не полечу на ковре над таким массивом воды.
— Нет такой необходимости. — Манижа указала на тонкий столбик дыма, поднимающийся со стороны восточного берега озера. — Похоже, это он.
Подлетая ближе, они пронеслись над красными утесами и узким заболоченным пляжем… Озеро оказалось изумительным по красоте. Шеренги вечнозеленых деревьев выстроились, как сторожа, на склонах гор и вдоль цветущих долин. По светлому небу были размазаны бледные облака, высоко у них над головами кружил сокол. В воздухе пахло свежестью и навевало мысли о холодных рассветных часах, проведенных вокруг костра с ароматом соснового дыма.
В сердце защемила тоска. Даже живя в столице, Дара всегда отдавал предпочтение дикой природе, чистому небу и захватывающим дух пейзажам. Хотелось вскочить на коня, прихватить лук и ускакать в этот простор, ночевать под россыпью звезд и исследовать руины канувших в Лету городов.
Впереди на пляже горел костер. Языки пламени вылизывали воздух с каким-то злорадным энтузиазмом.
Дара принюхался к запаху старой крови и железа.
— Аэшма. Он рядом. — Под воротником у него заклубился дымок. — Я чую эту жуткую булаву, с которой он никогда не расстается, испачканную в крови нашего народа.
— Не хочешь ли ты принять свой естественный облик?
Дара нахмурился.
— Это и есть мой естественный облик.
Манижа вздохнула.
— Нет, ты и сам это прекрасно понимаешь. Теперь это не так. Ифриты предупреждали, что твоя магия слишком мощна для этого тела. — Она похлопала его по руке с клеймом — светло-коричневой руке, которая сейчас не была охвачена огнем. — Ты ослаблен.
Их ковер опустился на песок. Дара не ответил, но и облик не изменил. Изменит, когда — если — объявится марид.
— А, вот и вы, союзники минувших лет.
Заслышав голос Аэшмы, Дара потянулся к длинному кинжалу, заткнутому за поясом. Костер выплюнул искры, и ифрит вышел им навстречу, обнажая в ухмылке черные клыки.
От этой улыбки Даре стало не по себе. Именно так теперь выглядел и он после каждого перехода: ярко-огненная кожа, золотые глаза, когтистые пальцы… Точная копия демонов, заключивших его в рабство. И то, что так выглядели все его предки до проклятия Сулеймана, ничуть не утешало, ведь не ухмылку предков он видел перед собой в последний момент перед тем, как зловонные колодезные воды сомкнулись у него над головой.
Аэшма вальяжно подошел. Он заулыбался шире, словно чуял недовольство Дары. Возможно, так и было — не то чтобы Дара скрывал свое к нему отношение. На одно плечо ифрит вскинул свою булаву — металлический молот примитивной формы, утыканный шипами. Аэшме явно нравилось, как его оружие действует на Дару, и не упускал случая напомнить тому о временах, когда булава была омыта кровью Нахид и Афшинов.