Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Но Сюэ Сянь тем не менее уже не видел его; кроме того золотистого света, ничто в долине, казалось, не имело больше к нему отношения. Он знал только, что боль в спине проникла прямиком в сердце, точно он наблюдал со стороны, как в тело его вонзили клинок, в груди поселилось пробирающее до костей, разящее душу чувство холода. Холода столь же леденящего, как морозные небеса и замёрзшая земля.

Сюаньминя и его разделяла скала, разделяли золотые лучи, разделяло полотно густого тумана. Однако он не поднял руки, чтобы отмести туман, лишь, всё так же отделённый его завесой, спокойно взирая с вершины пика на белую тень, тихо повторил:

— Гоши?

Множество мелочей из прежних дней в это мгновение разом хлынули в его разум; стоящие и бесполезные, отчётливые и неясные, они мелькали столь хаотично, что голову охватывала боль. Вслед за обращением «гоши» всё стало проясняться:

Необычайные способности, связь с органами власти, исключительно разборчивый нрав, к тому же ещё тот отряд, неожиданно встреченный в прошлый раз у горы Боцзи…

На самом деле нити, ведущие к положению и происхождению Сюаньминя, проявлялись везде и во всём. Эти дни, особенно с тех пор, как они вошли в Пещеру сотни насекомых, то смутное, обвивавшее собой и никак не рассеивавшееся неуютное чувство — это уже и была подсознательная тревога, что даже несла в себе страх.

Он давно уже ощущал, но от начала и до конца — сознательно ли или бессознательно — игнорировал, вот и всё.

Даже сейчас, когда через порождённую медными монетами связь он лично испытал воспоминания Сюаньминя, он по-прежнему держался за надежду на счастливую случайность, по-прежнему хотел сам спросить у Сюаньминя объяснений, вплоть до того, что мог бы притвориться глупым — надо было лишь, чтобы Сюаньминь покачал головой, опроверг, чтобы только Сюаньминь произнёс единственное: «Нет»…

— Год Учэнь, седьмой день шестого месяца… — неотрывно глядя на белую тень позади тумана, Сюэ Сянь заговорил тихо, повторив слова, сказанные Сюаньминем в воспоминаниях.

Он увидел, как белая тень словно бы шелохнулась окостенело.

Но туман стоял слишком плотный, отчего ему оказалось трудно различить, не было ли это, в конце концов, обманом зрения.

— Год Учэнь, седьмой день шестого месяца, о котором ты говорил, — что это за день?.. — Сюэ Сянь закончил полный вопрос с недвижимым взглядом.

За всю свою длинную, почти бесконечную жизнь он никогда ещё не придавал такого значения ответу единственного человека; на мгновение он даже пожалел, хотел перебить сейчас же, забрать вопрос обратно.

Он впервые настолько боялся услышать правду.

Однако человек на скале однажды сказал ему: «Я не обману тебя».

Сюаньминь молчал очень, очень долго, так долго, что грудь Сюэ Сяня от холода уже почти что лишилась чувствительности, и тогда лишь он услышал низкий хриплый голос:

— Время кары истинного дракона…

Ресницы Сюэ Сяня дрогнули, после он молча сомкнул глаза, а когда открыл снова, лицо его уже ничего не выражало. Он взглянул на Сюаньминя в последний раз и голосом настолько спокойным, что приводил душу в смятение, сказал одно лишь слово:

— Хорошо.

******

В храме, располагавшемся в десятках ли от горы Сунцзян, буддийский послушник[255], в чьём лице мягко играл дух юности, сидел у окна, скрестив ноги, и читал канонические книги. Он как раз собирался перелистнуть страницу, когда снаружи резко собрались тёмные тучи, затянувшие весь небосвод, засверкали молнии и загрохотал гром.

Послушник отложил книгу и высунул голову из окна оглядеться.

Храм их был построен на горе, в самом высоком месте на десять ли вокруг. С его угла зрения смутно виднелась в далёкой дали ещё одна гора, к предгорью подступали могучие воды Янцзы, а на горе стоял одинокий храм.

Чёрные тучи с грозой явились необъяснимо, даже малейшего предзнаменования — и того не было; казалось, это разбилось вдруг сердце Владыки Небес и он впал в гнев.

Грозовые облака клубились грядами, всего мгновение — и укрыли небо от края до края; гнетущие и низко нависающие, они словно бы давили тяжестью на крышу, вытяни руку — и сможешь потрогать.

Вид этот казался послушнику странным и необыкновенным, он в самом деле протянул руку, желая попробовать на ощупь, однако ещё не распрямил пальцы, как хлынул вдруг ливень.

Дождь пошёл действительно чрезвычайно сильный, настолько, что даже гора вдали стала размытой, лишь можно было различить неясно блёклую тень того одинокого храма.

Рука послушника отчаянно болела под ударами дождя, рукав пепельно-серых монашеских одежд тут же промок насквозь, прилипая к предплечью. То, как вымокший рукав охватывал тело, разумеется, не могло быть приятным, но послушник, однако, не обращал внимания, лишь смотрел остолбенело на яростный ливень.

Не зная отчего, он невыразимо ощущал, что дождь этот был такой силы, что казалось — кто-то даёт волю чувствам; в сердце наблюдавшего за ним необъяснимо разрасталась тяжесть, словно и сам человек тоже оказался пойман чёрными тучами — давит тоска и почти не вдохнуть.