========== Под куполом. ==========

Всё застелил туман, превративший реальность в смазанный карандашный рисунок. Краски стали блеклыми, бедными, мрачными. В глазах всё это было монохромным маревом. Непонятно, это либо от пелены слёз на глазах, либо просто мир устал существовать для Люциана. Ему самому хотелось перестать существовать. Обычно человек творит руками, ведь это прекрасный инструмент для какой-либо деятельности. Возможно, по этой причине руки пострадали первыми. Люциан не смог удержать ими то, что полагалось хранить и любить. Люциан не смог сотворить то, что было необходимо возвести.

«Я не смог».

«Что я сделал не так?!»

«Почему?!»

Люциан, утопая в своих густых и неповоротливых мыслях, пытался держаться на плаву хотя бы ради того, чтобы решить напоследок эти три вопроса. Реальность стала похожа на прыткую цыганку, убегающую от него прочь, но дразняще постукивающую в бубен, чтобы дать о себе знать. Воображение с удовольствием рисовало смуглую плутовку, ехидно улыбающуюся ему маленькими белыми зубами, как у хорька. Золото на её одежде блестит, ноги грязные…

— Люциан… — кто-то тихо позвал его со стороны коридора.

Люциан пьяно улыбнулся, прилагая все усилия, чтобы не заснуть, потому что это бы означало конец. Мужчина сидел в луже собственной крови, прижавшись спиной к стене. Попадая на одежду, кровь засыхала, поначалу согревая, а потом становилась холодной. Нельзя сказать, что Люциану было холодно. Ему было никак. Боль из груди вытекала вместе с кровью на пол, и чем меньше её становилось, тем больше Люциан убеждался в правильности своих действий.

Правда, когда Люциан увидел фигуру в дверях, из глаз потекли ещё и слёзы, хотя, казалось, вся жидкость ушла в бордовый. Венцеслав вбежал в комнату, на ходу срывая с себя рубашку и начиная рвать её на жгуты.

— Идиот… Какой же ты, блять, идиот, — сосредоточенный на перевязке, рычал Раух.

Брови нахмурены, лицо немного покраснело от злости. Люциан хотел отстраниться, чтобы отказаться от помощи, но руки онемели и не желали слушаться. Как будто Люциан за несколько мгновений превратился в тряпичную куклу, готовую стать послушной марионеткой. Мужчине нравилось видеть Венцеслава разозлённым. Это были эмоции, которые он так редко проявляет. Мутными глазами он рассматривал его, не отрывая взгляда и борясь с потухающим сознанием.

Венцеслав был похож на разгневанного бога войны. Горящие от негодования ореховые глаза, которые, казалось, могли в любом в такой момент прожечь дыру. Слегка всклокоченные волосы с медным отливом прилипли ко лбу. Время для Люциана шло очень медленно, и он мог в деталях рассмотреть, как Раух рвёт рубашку, накладывает матерчатые полоски на плечи, и с надеждой смотрит на предплечья — остановилась ли кровь. В его глазах были и жалость, и сожаление.

Как будто Венцеслав на мгновение представил, что было бы, приди он немного позже. Каким бы сытым стало чудовище, имя которому одиночество. Как незачем ангелу крылья, если нет неба, так бы и Раух счёл бы жизнь бесполезным дополнением к сосновому гробу. Люциан наблюдал, как Раух берёт его за руки и внимательно их осматривает, чтобы понять план действий. На самом деле, смотреть на них было противно. Глубокие раны, открывающие вид на разрезанные мышцы, из которых шёл бурный бордовый поток.

Люциан выдавил из себя улыбку и провалился в небытие. Раух вздёрнул брови, едва ли не подскочив.

— Люц, не засыпай, мать твою! — он взял лицо Моргенштерна в ладони, поглаживая большими пальцами скулы. — Не спи. Я здесь. Смотри на меня. Сейчас я схожу за нашатырём и остальным. Если ты заснёшь, я достану твою трусливую душонку из-под земли и заставлю умереть ещё раз, но на этот раз от моей руки. Ты меня понял?!

Моргенштерн почувствовал себя кусочком сахара, брошенным в терпкий чёрный чай. Было темно и сладко. Люциан тоже почувствовал себя одиноким, как ощущают себя люди, когда возвращаются в свой родной город, который был подвергнут бомбежке. Пришло осознание глупости. Он уйдёт и оставит своего Вацека созерцать свой окровавленный труп. Глаза застелила влажная пелена. Мужчина коснулся пальцами щёк Рауха, пачкая их, и руки тут же опали. Венцеслав поднялся.

— Не засыпай, — повелительным тоном рыкнул Раух и быстрым шагом направился к аптечке.

Моргенштерн любовался его силуэтом. Его широкой спиной, грубой мужской фигурой. Сколько царапин оставил он в своё время на спине Венцеслава. Сколько синяков от укусов на плечах. Мрачный и осуждающий взгляд Рауха, обнаружившего на себе следы секса, только разжигал желание продолжать. Однажды Венцеслав решил сменить позу, чтобы сократить ущерб, но Люциан умудрился закусать его руки. Это было слишком уж явно, поэтому Раух снисходительно вернулся к тому, с чего они начали. И Моргенштерн с упоением таял в его горячих объятиях снова.