Медвежья берлога (СИ)

========== Неозвученные мысли. (NC-17) ==========

***

Венцеслав

Кажется, в тот вечер было выпито слишком много терпкого и сладкого ликёра. Даже я ненадолго потерял контроль, чтобы закружиться в одном вихре с Люцианом. Обычно я подобное пойло не пью, но Люц настоял, чтобы я поддержал его. Да… Поддержал… Под коленями…

Иногда я представляю себе жизнь огромной морской пучиной. Буйной, волнами вылизывающей борта моего корабля, стремящегося вперёд, навстречу своенравной стихии. Паруса едва ли не рвутся от шквального ветра, матросы воют молитвы в надежде на то, чтобы выжить. Но, когда солёная вода хлещет в лицо, а ветер настолько быстр, что капли её на коже становятся солью, я ощущаю себя опьяненным. Стоя у штурвала, чувствую себя отступником, противопоставившим себя морским богам. Корабль носит по волнам под стоны потерявших надежду моряков, а я хохочу во всё горло, бросая эту насмешку судьбе. Ты не получишь меня. Ты. Меня. Не. Получишь.

Но в один момент я как будто сорвался в воду, захлебнулся, почти утонул. И тогда среди толщ мутной зелёной морской воды я увидел силуэт с длинными волосами. Но, вместо того, чтобы спасти меня, силуэт стал тянуть меня вниз. Холодные скользкие бледные руки обхватили моё тело и потянули на дно. А я и не сопротивлялся. Вместе с водой в лёгкие заливалось спокойствие. В горле ещё отзвякивают отголоски недавнего смеха, как монеты в мешке. Как будто резко ударили обухом по голове. И вес моего тела обернулся против меня. Амфибия и не старается тащить меня. Он просто стиснул меня в смертельных объятиях, оплёл конечностями и забрал себе.

Именно так я себя чувствую, когда смотрю в мутные от алкоголя глаза Люциана, собравшие в себе все оттенки красного цвета. Я часто замечал, что если он злится, то они тёмные, похожие на перезревшую вишню, а если же нет, то вокруг зрачков проступают даже золотистые крапинки. Как если бы кого-нибудь убили из-за жадности: всюду кровь и золото. Однако я думаю совершенно не об этом, когда Люциан с обожанием и трепетом в голосе шепчет что-то невнятное и задирает футболку, обнажая грудь с твёрдыми чувствительными сосками. Когда я припадаю к ним, он закусывает ткань и закрывает глаза, обхватывая мою голову.

И тихонько скулит.

От счастья.

***

Люциан

Это можно было бы сравнить с очень крепким кофе, солидной частью которого является сахар. Сейчас именно такая тьма окутывает меня. Такая тёмная, такая сладкая… Каждое прикосновение к твоей коже, грубой, горячей, с ярко выраженным природным терпким запахом, сводит с ума. А уж если я вдыхаю запах твоих волос или могу коснуться их губами — знай, что я уже не здесь.

Ты всегда говорил, что чем реже физические контакты, тем они теснее и ярче. Мне не нужно разлучаться с тобой, чтобы это понять. Почему-то ты сам всегда создавал между нами незримую дистанцию. Около двух месяцев могли быть только объятия — и ничего больше. Но потом, вдруг, совершенно неожиданно, ты мог ласково привлечь меня к себе за подбородок. В такой момент больше всего на свете я боялся сделать что-то не так и всё испортить. Лишить себя счастья тебя поцеловать.

Один дьявол знает, на что я был способен, если вдруг лишался возможности тебя коснуться лишний раз… Мгновение между прикосновением и поцелуем можно было охарактеризовать вечным. В висках тут же стучали бесплотные часы, в груди скрипели шестерёнки. В голове мысль лишь о том, чтобы это не оказалось лишь игрой. Молиться о том, чтобы ты вдруг не отстранился и не усмехнулся, вместо поцелуя подсунув мне язвительную шутку. Нельзя было придумать момента более жестокого. У меня слезились глаза. Такой день я считал неудачным.

Но бывал на моей улице и праздник. В какой-нибудь из дней ты мог так же привлечь меня за подбородок, но ничего не говорить. Просто очень долго смотреть мне в глаза, съедать моё сердце изнутри маленькими порциями. А я покорно стоял, будто ожидал царской милости, самой желанной на свете. Я ненавидел себя за пресмыкание, я презирал себя за такую любовь.

Но я сходил с ума, когда ты наконец касался моих губ своими. В теле выделялось такое количество горячих соков, воспламеняющих кровь, что я хватался за твою рубашку, чтобы ты не отстранился. Не ушёл. Чтобы я мог получить столько, сколько будет достаточно. Заполнить в груди пустоту от съеденного, немного подклеить надкусанное сердце. И запустить пальцы в вечно непослушные волосы, жёсткие, но для меня — всегда приятные.

Обними меня. Я хочу оказаться замкнутым в этом тесном порочном круге из твоих рук. Обними. Вот так. И держи.

Как можно дольше…

***

Венцеслав

Люблю наблюдать за тем, как меняется лицо Люциана на протяжении наших занятий любовью. Поначалу он немного скованный, неловкий, неуклюжий, и, должен признать, этого немного туманит мой разум. Это кажется более искренним, чем вечные увещевания о собственном величии. Глупо выдавать себя за того, кем не являешься. Сидя на моих коленях — абсолютно точно глупо. Но я ещё не нашёл более увлекательного зрелища. Видимо, хочет быть равным мне. Или даже превзойти меня.