Медвежья берлога (СИ)

— Даже не проси, — Слайз надел хирургические перчатки и стал осматривать демона. — У тебя сосуды в глазах полопались, Люц. Ты понимаешь, что ты херов наркоман? Если бы нашёлся наркотик, который убивает ещё быстрее, уверен, ты бы его нашёл! — ящер провёл пальцами по зубам генерала, и на них остался след. — Мда… — на бледной коже лица всюду проступали капилляры. — Я точно не могу привести тебя к Молоху таким.

— Он садист… — вяло возразил Люциан.

— А Раух, из-за которого ты сейчас умираешь, нет? — со скепсисом уточнил Слайз. — В который раз ты убиваешь себя из-за него, напомни?

— Отвали… — всё тело демона горело, будто вместо крови по венам бежал кипяток.

В наркопритоне «Медвежья берлога» после этого случая нанимали охранников покрупнее.

========== Этюд 2: Так близко. (nc-17) ==========

Люциан седлает Рауха уверенно, жадно, напрягаясь всем телом. Он ловко выгибается в спине каждый раз, когда приподнимается на комиссаре, и хватается за его крепкие, твёрдые плечи. Венцеслав становится жёстче под ладонями байкера, мышцы его вздымаются, и он закидывает голову назад, стискивая зубы, чтобы не застонать. Люциан наклоняется вперед и целует его в ушко, чтобы оттянуть мочку, и тогда от Рауха слышен тихий вздох. Но все чувства Венцеслава были сконцентрированы в его сжатых на ягодицах Моргенштерна ладонях. Он до боли стискивал и бедра, рыча.

Люциан, в отличие от любовника, не стеснялся стонать — и делал это, и очень громко, объезжая своего мужчину. Раз от раза байкер насаживается на твёрдый, пульсирующий член Рауха, рвано дыша и закрывая глаза. Чем быстрее Люциан двигался на комиссаре, тем чаще ладони его проходили по его груди. Если бы у Моргенштерна ногти были длиннее, обязательно бы остались следы.

— Боже… Венц… Мгх-х… Венц!.. — в исступлении вскрикивает Люциан, выпрямляясь и задирая голову, начиная прыгать на своём любовнике всё быстрее.

— Да не… голоси… так, твою мать, — напряжённо шепчет в ответ Венцеслав, изо всех сил сдерживая себя, и затылком врезается в спинку дивана.

Люциан застал Рауха читающим газету. Это показалось ему занятием весьма недостойным и скучным. Поэтому Моргенштерн присел перед Венцеславом, слегка приподнял его руки, чтобы газета не мешала, и начал расстегивать брюки комиссара. Ему нравилось так приставать к Рауху — постепенно наблюдать, как он возбуждается от его ласк. Вскоре Люциан после четкой просьбы, почти приказа, натянуть презерватив оказывается верхом на комиссаре и пока что ерзает, чувствуя боль от растяжения.

Венцеслав помогает ему, иначе это могло бы продолжаться вечно. И когда Раух мошонкой чувствует ягодицы Люциана, что он полностью принадлежит ему, то расслабленно откидывается на спинку дивана и поглаживает Моргенштерна по бедрам, затем по талии, груди и плечам, ведь от лёгких поглаживаний Люциан всегда распалялся с полувзгляда. Байкер перехватывает руки Рауха и переплетает с ним пальцы, одновременно пытаясь двигать бедрами. Неудобно, но зато так Люциан чувствует единение, которого всегда желает. Если бы у Моргенштерна спросили, что он любит больше всего, то самому близкому человеку он бы ответил «заниматься любовью с Вацеком».

В один из самых приятных моментов Люциан так же очень любит начать целовать Рауха по-французски, и он отвечает ему грубыми, властными движениями языка, заставляя поумерить пыл и подчиниться. Моргенштерн обмякает, очарованный, и становится послушнее. Тогда Раух берёт дело в свои руки и забрасывает ноги байкера себе на пояс, чтобы после согреть его шею своим дыханием. И, пока Венцеслав двигается, Люциан жмурится, часто дышит и цепляется за диван. Он вскрикивает, снова и снова чувствуя Рауха в себе, и поскуливает от удовольствия, пресыщаясь запахом разгорячённого комиссара.

Вацеку нравилось смотреть, как расцветает в его руках Моргенштерн, каким нежным он становится. Разумеется, он не говорил об этом самым близким, поскольку, скорее всего, давно от них всех избавился при таинственных обстоятельствах. Но это было. Люциан, так жалобно зовущий его каждый раз, когда испытывает оргазм, пламенно клянущийся в любви и горячо прижимающийся, как будто хватаясь за излюбленную фантазию. Раух видел, как приоткрываются потрескавшиеся губы Моргенштерна и как закатываются глаза, когда он, дрожа, кончает. Руки байкера стискивают шею Венцеслава, заставляя прижаться к телу слишком близко, и он отстраняется, чтобы иметь возможность двигаться. Люциан запоминал то, чем они занимались, и иногда не очень успешно пытался повторить или просто проигрывал в голове. Казалось, всё его сердце занято одним-единственным. Вместе с буйной головой. Тогда каких же размеров должно быть сердце? И голова?

— Мой, — украдкой улыбается Венцеслав и целует расчувствованного Люциана в щёку, вблизи губ.

Моргенштерн, не открывая глаз, опьянённо улыбается, счастливый, и запускает пальцы в волосы Венцеслава.