Медвежья берлога (СИ)

— Ты знаешь, почему я здесь. По чистой формальности, — демон решил сокращать реплики, чтобы не выдать потаённой паники. — Этого хотел мой отец. Я с тобой никаких дел иметь не хочу.

— И всё же ты пришёл, — подхватил Молох, поднимаясь с кресла.

Когда он начал подходить, Люциан рефлекторно зашевелился, приподнимаясь, но мужчина положил на его плечи тяжёлые руки и посадил обратно.

— Но что скажет отец? Ты станешь причиной конфликта в семье. А ведь он единственный, кто воспитывал тебя, вкладывал деньги и силы.

Моргенштерн почувствовал укол совести. Самое паршивое, что всё произойдёт именно так. Молох говорил правду. И этого становилось ещё паршивее. Люциан ощущал жар, исходящий от рук главнокомандующего, сквозь одежду, и ясно понимал, к чему всё медленно близится.

— Даже не рассчитывай, что я дам тебе себя трахнуть, — быстро выпалил Люциан и резко встал, повернувшись спиной к столу и взглянув Молоху в глаза.

Сердце участило ритм, руки похолодели. Главнокомандующий уверенным движением не отставил, а отбросил стул в сторону, сократив дистанцию между ними. Люциан попытался уйти в сторону, но Молох перехватил его и посадил на стол перед собой. Устроился между ног. Демон сжался.

— Ты мне должен за моральный ущерб. Думаешь, легко было тебя отпустить? Можно сказать, это было подарком, который ты, по всей видимости, отверг. И вернулся, — Молох нависал над Люцианом, и он чувствовал его дыхание. Пахло алкоголем.

— Какой, к чёрту, моральный ущерб! — выдыхая каждое слово, с надрывом произнёс демон и начал сопротивляться, когда Молох предпринял попытку поцеловать его.

Они завозились на столе, спихивая прочь со стола всё, включая чернильницу, разбившуюся вдребезги. Звон стекла не привлёк внимания. Люциан предплечьем пытался отстранить Молоха, упёршись в его глотку, но тогда главнокомандующий взял демона за грудки и бросил на злосчастный диван. В какой-то момент Люциана парализовало, потому что в голове начали всплывать похожие сценарии с единым концом. Нельзя было позволять действию развиваться дальше.

Демон собрался с силами и нанёс удар первым. Решительно, приложив к нему всю смелость. Молох рассмеялся.

— Совсем ты распоясался с этим дримхантером. Я покажу тебе, как надо бить.

Главнокомандующий одним ударом выбил воздух из лёгких. Часто дыша, демон попытался разогнуться, но в этот раз получил по лицу и угодил в сервант с книгами. В груди саднило, дышать стало больно. Один из позвонков тут же заныл.

Люциан вытащил вслепую несколько книг и бросил в главнокомандующего. Ему не составило труда увернуться и подойти к демону, приблизиться, на что тот, собрав, видимо, всё отчаяние, крепко ударил его лбом по переносице.

Молох грязно выругался и головой приложил демона к серванту, а после — к стене. Теряя над собой контроль из-за головокружения, Люциан начал отчаянно пытаться ответить главнокомандующему. Он бил, прилагая все усилия, а Молох всё усмехался, убеждая этим генерала в его ничтожности.

— Он тебя совсем избаловал, — с хищным рокотом в голосе произнёс Молох, наслаждаясь триумфом. — Я бы мог трахнуть тебя и прислать ему по почте.

Люциан не разобрал, что говорил Молох, из-за шума в голове. Он знал только то, что ему было нужно уйти. Поэтому Моргенштерн, мысленно укоряя себя за ошибку прийти сюда, со всей силы ударил Молоха — и тот ошарашенно отшатнулся. Воспользовавшись заминкой, демон выбежал из кабинета и перепрыгнул через подоконник открытого окна. В падении Люциан перенёсся в мир людей.

***

Сказать, что Раух был зол, не сказать ничего. Картинки в его голове прорисовывались очень ясно, а оттого Венцеславу удалось прочувствовать каждый момент. Каждый момент, когда Молох касался ЕГО Люциана.

Бил его. Насиловал. Венцеславу, конечно, случалось пару раз приложить руку к воспитанию нерадивого демона, но он никогда не увлекался этим занятием и потом всегда извинялся, не выдерживая груза вины. И всё же применять насилие к демону было для него нонсенсом. Особенно, когда он смотрел в глаза, переполненный нежностью.

Венцеславу случалось взаимодействовать с Молохом первое время, когда главнокомандующий надеялся вернуть генерала. Хватило одного раза, чтобы Молох раз и навсегда забыл дорогу в их квартиру. Раух искренне ненавидел воспоминания о том, как приходилось перевязывать раны Люциана, которые гноились после демонических когтей. Или после кнута, вымоченного в солёной воде. Бесконечная вереница из бинтов, пахнущих гноем и кровью. И бледный, беспомощный Люциан, с надеждой смотрящий на Вацека как на последнего, на кого можно было положиться в этом мире. Моргенштерн любил касаться грубых заботливых рук, никогда не приносивших ему вреда. И гладить их. Прикладывать к своему лицу. Осознавать, какие они тёплые.