Мэйделе

– Нет! Нет! – попыталась закричать когда-то Ингрид, но закашлялась, а потом дверь еще раз раскрылась и опять стало больно. Девочка уже не могла кричать, она хрипела, хрипела, задыхаясь от ужаса, а где-то вдалеке наливался белым ярким светом артефакт.

– Ты сдохнешь даже не тогда, когда захочешь, – прошипел в задранное лицо девочки герр Вольф, на человека совсем не похожий. – А когда я тебе позволю это сделать!

И снова накатывала сводившая с ума боль. Их не кормили и почти не поили, но Ита уже потеряла счет времени, плавая просто в океане боли. Что и зачем с ней делают, она не понимала, молясь Ему каждый момент, когда была в сознании и не кричала от невыразимой боли. Девочка дрожала, но продолжала шептать молитвы. Наконец что-то случилось, по крайней мере Ингрид это почувствовала.

– Тебя ищут, – усмехнулся мучитель. – Но они не успеют, ты сдохнешь прямо сейчас!

Герр Вольф опять сделал очень больно где-то на груди, а потом девочка увидела раскаленный прут, приближавшийся к ней. Мужчина будто получал удовольствие от ужаса ребенка, медленно, очень медленно приближаясь к ней. Губы Ингрид, понявшей, что скоро все, дошептали видуй28

и принялись за ту молитву, с которой евреи приходят и уходят… «Слушай, Израиль!»29

В этот момент все и случилось. Где-то в неведомой дали вспыхнул белым пламенем кристалл с громким хлопком исчезнув из реальности, что заставило взвыть сирены тревоги в охраняемом хранилище, а Ита также внезапно исчезла, но при этом звук был, как от небольшого взрыва. Палача откинуло от ребенка, в результате чего тот упал на острый угол перевернувшейся и засыпавшей его горячими углями жаровни, а раскаленный прут упал всего в дюйме или двух от Эльзы.

Последним, что слышала Ингрид, перед тем как погрузиться в беспамятство, был детский крик. Какая-то девочка, надрываясь, кричала на сразу же распознанном идише:

– Маме! Маме!30 Тут мэйделе, 31

совсем узгибитене!32 – и этот крик наложился на молитву «Шма»,33 с которой готовилась уйти совсем еще юное создание…

Эльзу освободили через несколько часов, но всего пережитого седоволосая девочка не вынесла, сойдя с ума. А немецким властям еще предстояло перевоспитывать «истинных арийцев», многие из которых были замараны в убийствах, да объяснять журналистам, как такое вообще могло быть возможно в демократической Германии.

* * *

Циля Пельцер была женщиной дородной, внимательной, никогда не отказываясь помочь и поскандалить. У женщины подрастали двое детей – мальчик Йося и девочка Ривка, мамины солнышки и радости. Девочка в свои одиннадцать уже хорошо помогала по дому, а Йося учился на одни пятерки, куда не надо не лазил и вообще был хорошим мальчиком, хотя силой пошел непонятно в кого, по крайней мере, муж Цили, Изя, не признавался, но за сына радовался.

В этот вечер Циля чистила картошку, потому что сын принес свежепойманную рыбу, которую надо было приготовить к приходу мужа с работы. Изя служил доктором в больнице, работая часто допоздна, но зарабатывал хорошо, что позволяло самой Циле заниматься хозяйством и детьми. Дети были пионерами, поэтому часто засиживались в школе, но Циля, четко чувствуя откуда ветер дует, не возражала. Йося сейчас сидел, делая уроки, а Ривка, давно закончив со своими, помыкалась вокруг мамы, но тут помощь еще не требовалась, потому, ища, чем себя занять, девочка отправилась на задний двор, откуда и прибежала в совершеннейшем ужасе.

– Мама! Мама! Там девочка лежит, вся замученная! – закричала Ривка, даже не проверившая, жива ли девочка.

– Ой-вей!34 – отреагировала Циля, бросив нож и недочищенную картофелину, ибо ситуация явно обычной не была. Это не соседские мальчишки, залезшие через забор за яблоком, которого для них не жалко, «замученная» могло означать что угодно. – Покажи маме, – попросила она дочку, чуть ли не бегом отправляясь за ней.

На траве лежала девочка. Одежды на ней совсем не было, к тому же ребенок, похоже, еще и обгорел. Циля всплеснула руками, осторожно наклоняясь к девочке. Тут губы ребенка шевельнулись, явно с трудом проталкивая слова. Эти слова были женщине, разумеется, известны, потому что это была молитва. Перед Цилей лежала еврейская девочка, потому что вряд ли кто-то еще знал эту молитву.

– Ривка! – осторожно беря на руки явно подвергавшееся пыткам тело, Циля решила отнести ребенка в дом. – В темпе вальса35

к папе в больницу! Расскажи за девочку, и что тому, кто это сотворил, я сделаю бледный вид и розовые щечки36! Она ж как только что из Валиховского37 переулка! Пусть бежит сюда мелким шагом38!

– Да, мамочка! – кивнула Ривка, беря с места в карьер.

– Йося! Йося! Ты где? – громогласно поинтересовалась Циля, неся найденного ребенка в дом. – Ноги в руки, и я тебя не вижу, но чтобы здесь был дядя Сема, и как за водкой39!

– Да, мамочка, – не стал рассуждать Иосиф, видевший, кого мама несет на руках.