Мэйделе

Мама буквально укутывала теплом девочку, сумевшую рассказать о себе. Гита рассказала о погибших родителях, потом об опекунах, страшной «школе» и даже о пытках. Циля слушала о том, как румыны заключили совсем юную девочку в тюрьму, чтобы мучить ее за то, что она еврейка. И именно в таком виде женщина рассказала историю своей родственницы, а теперь и дочери, в НКВД.49 Правда, подозревать в чем-то всего и всех боявшуюся девочку не стали, довольно быстро оформив все документы.50

– Гита, – строго сказала Мама, вызвав реакцию испуга в глазах ребенка, отчего только вздохнула и покачала головой. – Слушай здесь, скоро ты пойдешь в школу, никого там не бойся, если что, мама всем сделает бледный вид.

– Хорошо, Мамочка, – то, как девочка произносила это слово, вызывало тихий всхлип у Ривки, иногда думавшей, что недостаточно любит маму. – А можно я помогать буду?

– Можно, – улыбнулась женщина, вполне понимая свою Гиту, ведь это было нормой. – Только немного, ты еще слишком слаба.

– Ура… – прошептала Гита, которую второй раз в жизни купали в тепле, но там были женщины общины, а здесь – полностью принявшая ее Мама. Ощущать это было необыкновенно, а тот факт, что нет и не может быть черных страшных мучителей, позволял отпускать себя, наслаждаясь новой жизнью.

Конечно же, Гита хотела сделать все для того, чтобы отблагодарить Маму, поэтому Циле приходилось притормаживать дочку, чтобы она не перенапряглась. Изе не очень нравилось сердце девочки, поэтому Гиту берегли, стараясь не напрягать сверх меры, по мнению Мамы. Постепенно девочка заражала своим отношением брата и сестру, отчего те начинали также боготворить Цилю.

– Гита! Иди сюда! – с девочкой было проще договориться на идише, потому что в русском она еще плавала, но интенсивные занятия сказывались. Циля решила сегодня сходить с ребенком в синагогу.

– Да, Мамочка! – сразу же отложив все свои дела, Гита подбежала к той, кто олицетворял для нее почти Всевышнего.

– Пойдем, доченька, – улыбнулась женщина, девочка была такой милой и послушной, что не любить ее было просто невозможно.

Ривка с Йосей были в школе, поэтому можно было сходить вдвоем. Гита абсолютно доверяла Маме и не спрашивала, куда та ее ведет. Иногда Циля думала, что дочка пойдет с ней куда угодно, не задумываясь, что было, конечно, не очень просто для восприятия, но тут уже ничего поделать было нельзя, такой уж была Гита. Буквально боготворившая женщину дочь.

Платья Ривки подходили и Гите, поэтому сестра, конечно же, поделилась с девочкой, у которой не было пока ничего, а это значило, что надо еще зайти на Привоз, где купить можно было что угодно. Даже то, за что совсем недавно сажали, но голодное время отступило, и жить стало проще. Девочке много чего надо было, а Гита, несмотря на то что немного опасалась людей, тем не менее абсолютно доверяла Маме, и это доверие читалось в каждом ее жесте.

Трамвай Гиту поразил, она во все глаза смотрела на вагончик, но при этом держалась за Маму. Циля сдержанно улыбалась, крепко держа дочь за руку. Разговаривала Гита мало, но люди как будто что-то чувствовали, пропуская женщину и державшуюся за нее девочку с испуганным взглядом. Так они доехали до синагоги, увидев звезды на которой, Гита сразу же заулыбалась, будто узнав старого знакомого, что все сказало Циле, а потом внутри девочка подошла к стойкам с книгами, мягко и почти нежно погладив их.

– Кто эта милая девочка? – поинтересовался ребе, но Гита его совсем не испугалась. Увидев знакомо одетого мужчину, девочка чуть поклонилась и представилась.

– Гита Пельцер, – сказала Гита, разглядывая чуть иначе, чем она привыкла, выглядевшего ребе.

– Здравствуй, ребе, – вежливо поздоровалась Циля, – познакомься с моей дочерью Гитой.

– Это та самая? – мужчина с интересом посмотрел на девочку, потянувшую к себе сидур.51 Разумеется, историю еврейской девочки знали многие.

– Да, ребе, – женщина смотрела на то, что делает Гита, а та будто бы была не тут – открыв книгу по дороге к скамейкам женской половины, девочка знакомо шевелила губами. – Когда она появилась, тоже шептала молитву… «Шма».

– А сейчас – благодарственную, – немолодой раввин, разумеется, определил страницу, открытую юной девочкой. – Что наводит на мысли… девочка религиозная?

– Трудно сказать, – пожала плечами Циля. – Хочешь с ней поговорить?

– Пожалуй, – кивнул ребе и, дождавшись, пока ребенок закончит молитву, куда-то увел Гиту, доверчиво с ним пошедшую, хотя Циля, конечно, знала куда.

Девочка странной не была, по мнению Цили, просто она потеряла в своей жизни все и всех. Даже в советской стране это было возможно, а у «буржуев» так и подавно. Идиш для Гиты явно был родным, немного отличавшимся, но это было обычным делом, вот с русским было не так просто, но Циля твердо знала – это необходимо, ибо по Одессе после неурожая пополз нехороший душок, а своим ощущениям женщина доверяла, потому дети ходили в русскую школу.52