Механическая принцесса

Дети с гордостью говорили о том, как преданно и нежно отец всегда любил мать, как он ни разу не посмотрел ни на одну другую женщину и как их родители стали для них примером любви, которую каждый из них хотел обрести в своей жизни. Они говорили о страсти Уилла к книгам и рассказывали о том, как он научил их тоже любить печатные страницы и уважать истории, которые разворачиваются на них. Они говорили о том, как он до сих пор ругался на валлийском, роняя что-нибудь, хотя почти никогда не говорил на этом языке. Говорили о том, как прекрасна его проза – отойдя от дел, Уилл написал несколько историй о Сумеречных охотниках, которые были приняты публикой весьма благосклонно, – и как ужасны его стихи – впрочем, это не мешало ему вечно их декламировать.

Старший сын Тесс и Уилла, Джеймс, со смехом рассказал об ужасном страхе отца перед утками и его тщетных попытках выгнать их с пруда во дворе их йоркширского дома.

Внуки напомнили ему ту песенку о демоническом сифилисе, которой Уилл научил их, когда они, по мнению Тесс, были еще слишком малы, и которую они запомнили на всю жизнь. Вместе они исполнили ее нестройным хором, вогнав Софи в краску.

Заливаясь слезами, Сесили вспомнила, как на ее свадьбе с Габриэлем Уилл выступил с прекрасной речью, восхваляющей жениха, а в конце объявил: «Боже, я думал, она выходит за Гидеона. Беру свои слова обратно», – что раздосадовало не только самих Сесили и Габриэля, но и бедную Софи. Не в силах рассмеяться, Уилл улыбнулся и сжал руку сестры.

Они смеялись над его привычкой отправляться с Тесс в романтические поездки по местам из готических романов. Так они побывали и на мрачных болотах, где смерть настигла героя одной из книг, и в нескольких старинных замках с привидениями, и, само собой, на той площади в Париже, где, по расчетам Уилла, отсекли голову Сидни Картону и где Уилл пугал прохожих, выкрикивая по-французски: «Я вижу кровь на этих камнях!»

Вечером, когда сгустились сумерки, все родственники по очереди подошли к кровати Уилла и поцеловали его, а затем удалились, оставив Уилла и Тесс вдвоем. Тесс легла рядом с Уиллом, обняла его и положила голову ему на грудь, слушая, как слабеет биение его сердца. Они долго шептались в темноте, напоминая друг другу истории, о которых никто больше не знал: о девушке, которая запустила кувшином в юношу, пришедшего спасти ее, и о том, как он влюбился в нее с первого взгляда; о пышном бале и о балконе, плывшем в ночном небе, словно корабль; о трепещущих крыльях механического ангела; о святой воде и крови.

Около полуночи дверь спальни открылась, и вошел Джем. Пожалуй, к этому времени его следовало уже считать Братом Захарией, но ни Уилл, ни Тесс никогда не называли его так. В длинной белой мантии, он скользнул в комнату, как тень, и Тесс затаила дыхание: она поняла, что час, которого ждал Уилл, уже пробил.

Джем не сразу направился к Уиллу, а сперва подошел к футляру красного дерева, лежавшему на комоде. Уилл исполнил обещание и сохранил скрипку в целости. Петли футляра даже не скрипнули, когда Джем поднял крышку и вынул инструмент. На глазах у Тесс и Уилла он натер канифолью смычок, держа его тонкими пальцами.

Затем он положил скрипку на плечо и поднял смычок. И заиграл.

Чжи инь. Когда-то Джем сказал Тесс, что эти слова означают такую глубокую дружбу, в которой один человек понимает музыку сердца другого. Джем играл на скрипке и своей музыкой описывал каждый год жизни Уилла таким, каким он его видел. Скрипка пела о двух маленьких мальчиках в тренировочном зале, один из которых учил другого метать ножи в мишень, и о ритуале парабатаев – об огне, и клятвах, и пылающих рунах. Она пела о том, как двое юношей рыскали в темноте по улицам Лондона и то и дело перебрасываясь шутками. Пела о том далеком дне в библиотеке, когда они с Тесс высмеивали Уилла за его страх перед утками, и о поездке в Йоркшир, когда Джем в поезде сказал, что парабатаи должны любить друг друга так же сильно, как самих себя. Она пела об этой любви, и об их любви к Тесс и о том, как Тесс любила их обоих, и о том, как Уилл сказал: «Только в твоих глазах я всегда находил доброту». Пела об их редких встречах после вступления Джема в Братство: о кратких свиданиях в Институте и о том, как Уилл однажды чуть не умер от укуса демона-шакса и как Джем пришел к нему из Безмолвного Города и всю ночь провел у его постели, рискуя быть жестоко наказанным. Скрипка пела о том, как родился первенец Уилла, и как прошла церемония защиты младенца в Безмолвном Городе, и как Уилл потребовал, чтобы ее провел именно Джем, и как Джем закрыл лицо руками и отвернулся, узнав, что ребенка назвали Джеймсом.