Механический бог

Несколько дней я отходил после того, как узнал, что красавица Соня – бездушный (так было проще думать) киборг. Я усердно практиковал техники обесценивания и растворения переживаний, забывался в учебе, играх и сериалах. В итоге – более-менее успокоился, и стал воспринимать случившееся как дурной сон. Мне только одно не давало покоя – ее слова о том, что я не знаю всей шокирующей правды… О какой правде шла речь, я не представлял, и представлять не хотелось. Соня больше не звонила. С одной стороны, конечно, хотелось выяснить, что произошло на самом деле. Почему киборг, как ни в чем не бывало, расхаживает среди мирян? И по какой такой невероятной случайности она встретилась именно со мной? С другой стороны, случившееся для меня было позором, который я не посмел бы обсуждать даже со своим отцом.

Инстинкт смерти

За семь дней до озарения

– Все мы смертны, – начал наставник. – Наши тела – не статичны, они непрерывно стареют. Мы не можем остановить этот процесс. Мы можем только пытаться его как-то замедлять и гармонизировать, чтобы тело умирало не по частям, а равномерно. В самой сердцевине всех психических процессов таится страх исчезновения, страх смерти. Это – низкоуровневая борьба за жизнь в самом ее источнике. И единственное реальное отличие человека от насекомого заключается в том, что наша человеческая тенденция бороться за жизнь проявляется не прямолинейно, а с помощью максимально усложненных и запутанных мер, таким образом, чтобы мы перестали замечать эту простую истину.

Сказав это, Вальтер замолчал. Лица у всех стали серьезными, и Макс решил разрядить обстановку:

– А я не вижу в этом проблемы, – нахально заявил он. – Проблема не в смерти, а в страхе – без страха смерть не страшна.

– Страх – это первичный сигнал, который оповещает об угрозе жизни, – уточнил наставник. – Все негативные переживания сводятся к страху смерти.

– Каким образом? – спросил Макс.

– Ну… – Вальтер почесал подбородок, – предположим, человек случайно смахнул локтем со стола кружку, и она вдребезги разбилась. Почему это хотя бы чуточку, но огорчает? Почему не нравятся крошки на ковре, грязные стены, загаженные лифты, царапины на корпусе персонального андроида? Как думаете?

– Возможно, – предположил я, – это признаки разрушения, и они намекают на нашу собственную хрупкость.

– Верно, – подтвердил Вальтер, – иными словами нас удручают признаки неблагополучия.

– А как они связаны со смертью? – спросил Давид.

– Признаки неблагополучия складываются в один сплошной слой темного бедствия, замечая который ты буквально кожей ощущаешь, как падают все твои рейтинги, понижается уровень жизни, и ты обеими ногами увязаешь глубже в трясине захудалости и разрухи. – Вальтер говорил медленно, с мрачным наслаждением растягивая слова. – В душе образовывается ощущение негативной тенденции, словно невидимая рука смерти набросила на шею петлю, и неспешно тянет за нее в бездну тлена и распада, – и Вальтер потянул за невидимую веревку. – Погружение это медленное и мучительное. А на дне этой бездны ожидает кромешный ужас, чистая, тотальная смерть, пронзающая существование током идеального страха.

– Какие живописные у вас проекции, – насмешливо заметил Макс.

– Все это происходит в бессознательных слоях психики. На уровне событий человек при этом вполне может оставаться обеспеченным и уважаемым толстосумом. Просто у человека этого, один из субъективно важных параметров качества жизни был подвержен небольшой, быть может, надуманной угрозе. Например, любимая говорила по телефону с таинственным незнакомцем, а потом оказалось, что это брат. Переживать не о чем – сеанс одиночества и бессмысленности существования отложен на более подходящий момент.

– И это тоже как-то связано с самолюбием? – спросил Давид.

– Самолюбие – это социально адаптированный страх смерти.

– Это как?