Мехасфера: Ковчег

Прокладывающие дорогу инки выбивались из сил. Некогда было поесть, никто толком не знал, где еда. Счет смертельной игры с мутантами шел на секунды, на метры, поэтому нельзя было отвлечься даже на такую важную в иных случаях вещь, как пропитание. С них уже сняли цепь и наручники, ведь в смертельной битве со злом все люди заодно, и неважно, какой у них цвет кожи. Когда лошади вязли в глине, инки спешивались и шли сами, вытягивая из грязи животных. Они изнывали от усталости, но сложнее всех было Пуно. Со сломанными ребрами он еле держался в седле позади Хана. Каждый лошадиный шаг доставлял ему резкую боль, не давая нормально вдохнуть. Хан слышал, как друг стонал, но пока что ничего не мог сделать. Пуно бы лечь, успокоить мышцы, но всю ночь и весь день он вынужден был держаться в седле, в том положении, когда даже у здорового человека заболит спина и начнет сводить ребра. Иногда Хан спрыгивал в вязкую жижу, чтобы вытянуть из нее лошадь, стоя по колено в отнюдь не лечебной грязи. Пуно в этот момент приходилось хвататься за сбрую, слегка наклоняясь вперед. При каждой смене положения он вздрагивал, как от попадания пули. Тело его горело, и если бы дождь состоял, например, из кипящего при сорока градусах дихлорметана, то капли шипели бы при первом контакте с кожей Пуно. Его одолевали жар и озноб одновременно, словно те две стихии, что не сумели определить сильнейшего в противостоянии людей и мутантов, теперь решили уменьшить зону своих сражений до тела одного человека. Никакая из них не играла за Пуно. Обе пытались убить его, будто погода, раны, усталость и каннибалы плохо справлялись с этой задачей.

К концу дня с приходом тьмы закончился и выжавший все соки из атмосферы ливень. Закат в этот раз остался никем не замеченным, сокрытым черными тучами от любых глаз, а значит, его вовсе могло не быть. О наступлении ночи мягким полярным сиянием сообщило уже очистившееся от грозных туч небо. Тонкая звездная ткань над головами людей и мутантов разошлась по швам. Некоторые, самые мелкие, волокна еще стягивали разные участки неба, другие торчали красными клочьями, пытаясь схватиться за такие же части с другой стороны растерзанной тверди, но в остальном пространство зияло сквозными дырами, через которые плыло космическое волшебство. Небо, конечно, осталось целым и невредимым, а вид разорванной в клочья ткани имело само полярное сияние. Зрелище завораживало.

Морпехи впервые видели это чудо природы и, в отличие от привычных к нему краснокожих, не могли поверить своим глазам. Больше всего их удивляло, что агрессивно настроенная планета решила сжалиться и не добивать людей комбинацией из ливня и непроглядной ночи. Стоило солнцу сесть, как всевышний манипулятор, управляющий волей всех живых на Земле и за ее пределами, прогнал угрюмые тучи, чтобы отсутствие света не помешало наблюдать за представлением, устроенным в его честь. Все было именно так, сомнений уже не оставалось.

Сияние пульсировало красной язвой на небе, израненном чрезмерным человеческим производством. Токсичные газы выталкивали уцелевшие молекулы кислорода на расстояние до трехсот километров от Земли, где последние остатки здоровой жизни пылали багряными огнями при самом высотном в истории реквиеме по миру природы и чистоты. Тысячи лет северное сияние — Аврора — мерцало в основном беззаботно-зеленым, но теперь изменило свою палитру на сатанинско-красный, цвет облученной солнечной радиацией атмосферы. Твердь небесная и земная наконец-то слились в алом вальсе поиска нового равновесия красок. Их танец естественного отбора с радостью приветствовали хорошо устроившиеся в новом мире мутанты и проклинали еще оставшиеся в разных частях Пустоши люди, которые знали, что красный не несет ничего хорошего, это цвет зла, боли, страданий. Они проклинали тот древний момент эволюции, когда обезьяны научились видеть этот оттенок и тем самым получили возможность находить спелые фрукты. Именно эта ветвь обезьян выжила и превратилась в людей, и теперь именно благодаря этому люди видят, к чему привела их заброшенная, предоставленная сама себе индустрия бесконтрольного производства. Кровавые раны на всю бесконечность неба, а под ними, как атакуемые заводским иммунитетом микробы, — морпехи и инки, пытающиеся спастись от серых телец антропофагов, роли которых в этом театре полураспада играют мутанты.

В залитую ужасом ночь отряд пожертвовал еще одним экзоскелетом. Караван стал змеей в период безостановочной линьки. Сбрасывал одну титановую шкуру за другой в надежде выиграть немного времени, чтобы потом… выжить? Наверное, выжить.