Мехасфера: Ковчег

Час, второй, третий. Отряд миновал десятки километров разрушенных временем и безымянными войнами зданий. Чем ближе к центру города, тем чаще в сваленном, как случайно упавшие карты, железобетоне мелькали озлобленные лица людей. Наверное, людей. По крайней мере у них были глаза, рты и уши, а на руках как минимум по одному среднему пальцу, который большинство из них демонстрировало плывущим на плотах. Были и менее воспитанные, кто при виде чужаков с белой кожей открывал по ним ксенофобский огонь. Дорога в Пит была дорогой злобы, заваленной бытовой техникой и руинами зданий.

— Убейте этих тварей! — кричал Альфа, и его подчиненные наносили ответный удар, куда более точный, чем беспорядочная стрельба свихнувшихся от химии рейдеров.

— У них такие же мотоциклетные очки и кожаные куртки, как у нашего рыбака, — подметил Эхо.

— Наверное, одна банда… или клан… или как они тут зовутся.

— Проклятье! Бутылки прострелены.

Хотя ответный огонь из автоматов и заставлял недоумков-рейдеров прятаться глубже в свои железобетонные норы, хлипким плотам тоже доставалось — в них оказалось чертовски легко попасть. Пали́ себе по синему пятнышку на реке — и обязательно попадешь в бутылку. Еще и еще, как в тире. Где моя награда за пять мишеней?

Наградой рейдерам был свинец из автоматов морпехов. Но так или иначе плоты не дотянули до речных ворот города. Последние несколько километров путникам пришлось добираться пешком. Сила тяжести пыталась прижать марсиан к земле — к неровной каменистой поверхности, к обломкам рухнувших зданий. Время еще не совсем замело следы своего безобразия, поэтому приходилось стараться не переломать ноги обо все эти выбоины, рытвины и колдобины.

Несколько дней в неподвижности привели Пуно в себя. Он уже вернулся из бредовых объятий Морфея и начал все понимать. Температура упала, смертельно опасное состояние миновало, и все благодаря самопожертвованию Лимы. Вдобавок она отдала всю свою воду Пуно в самый критический для него день.

Но парень этого не знал. С тех пор как он пришел в сознание, Лима не оказывала ему никакого внимания, стараясь быть ближе к Куско. Она дала слово, которое было крепче любого железобетона, на поверку оказавшегося очень хлипким под воздействием бурь и невзгод.

Пуно с трудом поднялся на ноги и едва ими переступал, держась за плечо Хана. Боль от каждого шага отдавалась в боках и груди, но была несколько глуше, чем раньше, отдавала выдержанным дубовым привкусом, словно настоялась со временем. Она все сильней отдалялась от его выжатого лихорадкой сознания, если можно так сказать, — угасала.

— Возвращайтесь домой, белые твари! — донеслось из заваленного грязью подвала.

— Подождите. — Куско жестом остановил отряд. — Мы привлекаем слишком много внимания.

— Он прав, — опустил автомат Альфа и повернулся лицом к своим. — Рыбак предупреждал насчет нашего цвета кожи. Надо замаскироваться.

— Нам теперь, что, стать такими же красными, как эти аборигены? — ощетинился Чарли.

— Можно и так. — Полковник огляделся по сторонам — один голый бетон. — А можно просто накинуть какие-нибудь лохмотья.

Они прошли дальше, в сторону растущего из серых руин города. Потерянные на незнакомой земле, связанные одной общей целью, как сухая трава перекати-поле — главный символ Великой пустоши со всей ее изничтоженной солнцем природой. Одна лишь твердая обезвоженная земля, да и та глубоко под завалами разрушенного временем и ветром города. Никаких растений до горизонта, никаких магазинов одежды или просто развешанных между развалин тряпок. Последний торговый центр здесь закрылся пятьсот лет назад, и теперь от его многоуровневых развлечений и высокой, до неба, парковки остались лишь спрессованные в одну плоскость воспоминания — куски пластика от постера какого-то фильма и обрывки мягких сидений, больше похожие на истлевшую бумагу, которая распадется на молекулы, как только к ней прикоснешься. Безлюдно здесь не было, кое-где шатались изгои под кайфом, от голода и безделья пытающиеся разрушить еще что-нибудь, погубить уже гиблое. Сначала, когда-то давно, они вырывали из пола кресла в кинотеатрах, потом, когда здания рушились, они рвали сиденья этих кресел на красивые лоскуты, потом, во время очередной войны дикарей, прятались за уцелевшими мебельными каркасами, а еще через сотню лет пытались доломать хлам, ведь ничего целого не осталось. Ступая по железобетонной пустоши, путники понимали, что категорий обломков тоже бывает несколько. Сначала это крупные части, по которым можно определить, что же они составляли при жизни — такого почти не осталось. На следующем этапе распада это уже обломки непонятного происхождения, но все еще имеющие крепкий вид — их вокруг валялось достаточно. И, наконец, полностью, в пыль изничтоженная стараниями рейдеров-изгоев материя. Она просачивалась глубоко под руины, исчезала с глаз долой, и на поверхности по-прежнему оставались еще «целые» обломки огромного мегаполиса, сколько бы веков их ни разбивали в труху.

— Они все сумасшедшие, — шептал Чарли, чтобы не привлекать внимания.