Мехасфера: Ковчег

Шок. Потеря ориентации. Бесконечное падение среди миллионов потухших звезд. Игра оркестра и темнота, застилающая глаза, как будто на голову надели мешок. Что это было? Как это произошло? Все вокруг как в замедленном сне. Разбившиеся на части ключевые минуты жизни. Бьющаяся в истерике Лима в стальных объятиях цепных псов. Апперкот в омерзительное лицо охранника. Резко напрыгнувший потолок и удар затылком о пол. Разрывающая голосовые связки боль между ног. Заливающая глаза кровь. Звенящая тишина в отбитых ушах. Волчья хватка цепей на запястьях, еще не забывших холодного прикосновения наручников. Вращающаяся подобно колесу времени и расставляющая все по местам рулетка. Потеря сознания.

И тишина, антракт, перерыв.

Глава 7

В холодных каменных катакомбах пахло могильной плесенью и выхлопными газами с примесью угарных частиц из труб ближайших заводов вперемешку со сквозящим издалека морозным воздухом ноября. Также ощущалась омерзительная вонь разлагающихся рад-крыс, человеческих испражнений и вездесущей мочи, но звучит это не так романтично, как морозный воздух ноября. Как бы этот далекий воздух ни пытался развеять застоявшийся в темных камерах смрад, силы были неравны — тюрьма Пита проветривалась, только когда какой-то охранник решал войти или выйти через дверь в сотне метров извилистых коридоров от темниц с заточенными в них рабами. Исключительно рабами, потому что простой человек не мог попасть за решетку ни при каком раскладе. Он совершал либо мелкое преступление вроде убийства бродяги, за что никак не наказывали, либо тяжкие правонарушения — убивал или грабил знатного горожанина из торговцев или цепных псов, и тогда в наказание преступник превращался в раба. Случалось это нечасто — в основном нарушителя просто застреливали на месте, но и ряды невольников приходилось иногда пополнять. Должен же зарабатывать город, удачно расположенный на пересечении торговых маршрутов между северным Хелем и южным Таллом. Кишащее всяким сбродом горнило человеческих душ являлось прекрасным источником живой силы как для схематиков Хеля, ставящих опыты на людях, так и для плантистов Талла, использующих рабов на своих бескрайних, раскинувшихся между пустыней и морем грядках.

Тюрьма хранила свои мрачные тайны глубоко под землей, и ни один лишний глаз не мог заглянуть в клетки с томящимися в ожидании своей участи пленниками. Ценились они недорого, поэтому и с их содержанием особо не заморачивались — город должен был получить прибыль в любом случае, поэтому один клерк из цепных псов сидел на входе в эту обитель морозной сырости и заполнял таблицы на древнем компьютере, работающем от дизельгенератора, подсчитывал, сколько еще еды можно дать брошенным на самое дно адского мира рабам, чтобы сохранить тонкий баланс между их смертью от голода и шансом продажи заезжим или местным торговцам. Когда шанс этот из-за болезни или общей слабости заключенного начинал резко падать, то и в еде ему непременно отказывали. Впрочем, вонючую консерву из обитателей моря — гнили и пластиковых отходов — вряд ли можно считать полноценной едой, поэтому даже самые сильные, товарного вида невольники, вынуждены были охотиться на рыскающих по камерам крыс — мутировавших созданий с когтями, зубами и длинными ядовитыми хвостами. За хвосты их и ловили, пока кто-то привлекал крыс к себе и те поворачивали к приманке свои бесноватые морды с красными от злобы глазами. Опасные твари жили в мегалабиринте из нор, пронизывающем весь Пит. Даже стены и пол тюрьмы пестрели дырами, как марсианский сыр «Маринер», и один только Ойл знал, куда ведут эти крошечные проходы. Судя по выходящему из них смраду — в чертоги земной преисподней.

При достаточном невезении крысы могли и загрызть рассеянного или разболевшегося человека, но чаще всего именно двуногие съедали четвероногих. То, что униженные до состояния рабов люди превращались в животных, было нормально, даже естественно. Вот смотришь вроде бы на человека — вершину эволюции, конечное звено пищевой цепи — и понимаешь, что ему самое место среди себе равных, за каким-то умным занятием, ремеслом или в торговле, понимаешь это как само собой разумеющееся. Но стоит увидеть человека в гнилой ледяной камере по щиколотку в крысином дерьме, заросшего и голодного, потерявшего все свои цивилизованные черты, и становится сложно представить, что когда-то он был достойным жителем Пустоши, водил собственного оленя и строил свой собственный дом. Нет, в своем теперешнем виде он просто животное. С двумя ногами, но все же животное. При взгляде на него любой это скажет и будет прав. Это такая же естественная логика жизни, как и чертова смерть.