Поцелуй не удался. Берег вновь стал отдаляться, зашумели машины и корабль набрал свой обычный ход. Я приложил ладонь к щеке. На кончиках пальцев еще сохранилось случайное касание, тайный знак нашей общей тайны - мир еще есть, он еще присутствует в неосуществленном, он может обратиться в ноль, но и тогда это будет не пустота отчаяния, не тошнота от раскрывшейся под ногами бездны, а плотность и упругость любых возможностей, любых вещей, любых встреч. Со-знание. Со-знание тебя и всего остального. Ведь сознание - это сумма всех вещей... и еще что-то... Что? Может быть, Бог?
Приближается день. Утро наступило и неловким, обычным движением столкнуло одиночество, рассыпало его на привычное конфетти беззаботных забот питания по расписанию, ленивых прогулок по палубам с церемонным раскланиванием и улыбками, импровизированных и скоротечных огневых контактов губ и тел в жаркой утробе каюты, расслабляющей дремы и вновь сгущающейся темноты наплывающей ночи.
- Как будто тебе это не нравится, - сказала она, размазывая манную кашу по краям тарелки.
Столик стоит у переднего панорамного окна и отсюда прекрасно видно, что река делает плавный изгиб, разливается, расширяется, отчего вода остывает, прихватывается морозом, и от пологих берегов тянуться тонкие, неуверенные полоски льда с частыми черными проплешинами. Для корабля сделан фарватер - узкая пестрая змея, протянулась вдаль между красными буйками.
- Что-то меня беспокоит, - признаюсь я. - Что-то.
Она протягивает руку и накрывает мою. Обычное движение успокоения и сочувствия. В ресторане тихо разговаривают. Большинство столиков пусты и все расселись достаточно свободно, чтобы не мешать друг другу переживать одиночество. На столике - традиционный утренний набор из каши, разноцветных соков, кувшина с кофе и укутанных в вышитую салфетку коврижек. Я пододвигаю плетеную корзинку к себе и достаю причитающуюся коврижку. Слишком сладко.
- Ты меня не ревнуешь? - внезапно спрашивает она. Мастер на непонятные вопросы. Я давлюсь и начинаю кашлять. Запиваю першение в горле апельсиновым соком, который светится оранжевым светом.
Она смотрит в окно.
- Иногда я просыпаюсь от того, что чувствую твой кошмар. Что-то чужое... нет, не противное, не отвратительное, а просто - чужое, и от этого еще больше пугающее, нашептывает тебе твои грезы и ты куда-то готов исчезнуть. Я знаю это точно. Ощущаю натяжение нити, которая готова порваться. Я хочу тебя разбудить, но... но у меня никогда не получалось. Вдруг я теряю тебя? И тогда одиночество слишком заразная и ядовитая штука... - кончики ее губ опускаются. Она достает свои длиннющие сигареты, вытягивает серебристую палочку и закуривает.
- Я не ревную, - говорю я. - Я не ревную. И вообще, это все глупость. Ты ищешь то, чего нет. Нам слишком хорошо. Так бывает. Бывает часто - когда все слишком хорошо и начинаешь бояться, что затем все будет слишком плохо. Словно ешь приторный пончик.
- Я не пончик.
Приходится замолкать и ждать когда уже знакомый стюард уберет тарелки. Мы киваем друг другу - мужская солидарность в понимании непостижимости женщин.
- Это просто слова. Сравнение... неудачное сравнение.
Она прощающе махает рукой с сигаретой и пепел просыпается на скатерть. Она теперь сидит боком ко мне, смотрит на реку и курит. Что-то чужое... Надо же.
- Я не стерва, - говорит она, продолжая смотреть вдаль, - я уверена в этом. Я не закатываю тебе скандалов, не даю поводов к ревности... Хотя... Может, в этом и дело? Наша жизнь слишком размерена, мы создали между собой пустоту и надеемся, что внешнее давление прижмет нас друг к другу... вот так...
Она хлопает в ладоши. Я отпиваю еще сока. Глотаю прохладу с вкраплениями апельсиновой мякоти. Запах со значением. Какой-то ностальгический запах, будоражащий, касающийся легкими пальчиками тайных клавиш памяти, чтобы извлечь не образы, не звуки, а ощущения - неуловимые, тонкие, но гораздо более убедительные, чем сама явь.
- Нужно как-то иначе? Думаю и не знаю ответа. Может быть, пустоты еще слишком мало, чтобы быть рядом? Может быть, нужна еще и любовь? Красивое слово - любовь. Еще одно красивое слово.
Мне не хочется прерывать ее медитаций. За ней водится мелкий грешок - размышлять вслух. Особенно когда настроение не очень. Непонятная прихоть философствующего ума. Люди постепенно перемещаются на палубу и перед нами уже маячит несколько фигур в ярких куртках и шапках, загораживая чистоту пейзажа.
- Или все дело в том, что у нас нет детей? Черепаха - не в счет... Не знаю, ничего не знаю. Не знаю - зачем они вообще нужны, - локоть теперь на столе, ладонь подпирает щеку, дым вьется среди пальцев и волос.
- Это бессмысленно, - наконец говорю я. Куда еще можно зайти с такими вопросами? - Есть ты, есть я. Есть корабль, река, зима. Больше ничего и не должно быть. Вообще.
- И ты в это веришь?
- Не самая плохая вера в нашем мире.
- Да, наверное.
- Давай пройдемся.