Мемуары

Передать «старинность» текста несложно. Тут на помощь переводчику приходят и устаревшие слова и обороты: «общежительность нрава», «мягкосердие», «ласкать себя надеждой», «безопасен от неприятеля» (т. е. в безопасности), «несомнительная истина», «второе по нему лицо в [700]армии», «щекотливость» (в значении «щепетильность»), «вскоре после» (без дополнения), «раздумье, уже не развлеченное деятельностью»; утраченные грамматические формы («вошед», «подошед») или формы глагольного управления («злословить тебя», «покорствуя ему», «бунтовать чернь», «искать в них» — т. е. заискивать); превосходная степень прилагательного в сравнении («прекраснейших чем она красавиц» — ср. у Загоскина: «с неприятелем в несколько раз его сильнейшим»); синтаксические приемы — в частности инверсия («слабодушие непростительное», «в случае ответа положительного», «игра, которой вся тонкость в том и состояла», «Бофор, которого разум был много ниже посредственного»).

Необходимо было, однако, передать и ту свободу, разговорность, которую ощущали в тексте Реца его современники, воссоздать живую речь, опрокинутую в прошлое. Труднее всего воспроизвести слова, которые воспринимались в XVII веке как неологизмы. Многие из них впоследствии растворились в языке и совершенно обесцветились. Прибегать к словечкам, которые поражали бы сегодняшней новизной, казалось мне неуместным. Я ввела в текст Реца слова, заведомо «новые» для России той эпохи, на язык которой я опиралась. Таково, например, слово «бездарность», в эпоху Пушкина ощущавшееся как неологизм. Князь П. А. Вяземский в 1841 г. писал в своих записных книжках: «“Бездарность”, “талантливый”, новые площадные выражения, ворвавшиеся в наш литературный язык»

15. Чтобы подчеркнуть резкость таких слов, для нас почти утраченную, я ставила их на таком месте в контексте, где ударение делает их «взрывными». Так, слово «бездарность» вызывающе-непочтительно венчает портрет королевы.

Но прежде всего я стремилась дать как можно больше живых разговорных оборотов, фразеологических речений, снижающих высокопарность архаизированных пассажей, смешивающих «высокий» и «низкий» стили: «задать таску», «дал маху», «оплошать», «рад-радешенек», «хватил через край», «песенка спета», «знал как облупленную», «выкинул коленце», «поглазеть», «нахлобучка», «остаться в дураках», «прокуроришка», «водить за нос», «а там хоть трава не расти», «припоздниться», «заварить кашу», «расхлебать кашу», «горлан», «хватило ума», «заартачился» (о короле), «припереть к стенке» и т. д.

Разумеется, я сохранила в неприкосновенности все стилистические приемы Реца, в которых отразилась не только его индивидуальная манера, но и литературные приемы его эпохи. Так, Рец постоянно прибегает к параллельным конструкциям, синтаксическим, ритмическим, часто построенным на антитезах: «Я предрекал волнения, стало быть, я их зачинщик; я противился действиям, породившим мятеж в Бордо, стало быть, я его виновник»; «У него <принца Конде. — Ю. Я.> достало благоразумия этого <кровавой стычки. —

Ю. Я.> не допустить, мне недостало благоразумия быть ему за это признательным»; «Не помня себя от бешенства, я [701]

чуть не задушил ее за то, что она предательски меня бросила, не помня себя от ярости, она едва не проломила мне голову подсвечником за то, что я изменяю ей с мадемуазель де Шеврёз»; «Кардинал посмеялся над ними <над словами Реца. — Ю. Я.> и поступил весьма умно, но намотал их на ус и поступил весьма неглупо»; о папе Иннокентии: «он явил мне все знаки благоволения, выходящего из пределов обыкновенного, и все приметы ума, выходящего из пределов обыденного».

Часто пользуется Рец и парами однородных членов предложения, иногда почти синонимичных, чтобы подчеркнуть смысл высказывания, усилить оценку, поддержать «бинарный» ритм. Я почти всюду сохранила этот прием в неприкосновенности: «подстрекаемый и распаляемый», «осязаемый и ощутительный», «в полном и совершенном согласии». В редких случаях я стягивала тавтологические по смыслу эпитеты в один, усиливая его наречием («очень», «весьма», «необыкновенно») или другим членом предложения (par une instence tres ferme et tres vigoureuse — «с пламенной силой убеждения»). Кстати, такой пример подает нам Пушкин, переводя «le plus national et le plus populaire» как «во всех отношениях самый народный» 16.

Сохранила я и такую временную примету речи автора, как персонификацию обобщенного свойства, не считая нужным облегчать и осовременивать этот оборот, заменяя существительное прилагательным: «ревность маршала отступит и уступит», «привязанность ее к кардиналу не сразу смирилась с тем, что я по-прежнему намерен не давать ему пощады»; «почтил мое изгнанничество и мою невиновность» (ср. у Пушкина в «Капитанской дочке»: «обольстил ее неопытность»).