– Госпожа Умбер, смотрите, жизнь барона – в ваших руках. Я разрешил сейчас давать ему по одной котлетке, маленькой котлетке, разумеется, и хорошо прожаренной; следите, чтобы он не потреблял в пищу ничего более того, ни крошки хлеба. И ничего сырого, никаких овощей и фруктов.
– Конечно, господин доктор.
Кростенкуп вышел, и Луицци, сбросив одеяла на пол, вскочил с радостным криком:
– Госпожа Умбер, приготовьте-ка обед из трех блюд, а главное – винегрет и артишоки с острым соусом.
– Ах, господин барон, будьте же благоразумнее. – Сиделка опустила глаза и покраснела.
– Что, – спросил Луицци, – вас пугает мой нехитрый туалет? Как мне кажется, ничего нового для вас в нем нет.
– Это уж точно, ничего особо удивительного, господин барон, – подтвердила госпожа Умбер с улыбкой, покачивая головой и глядя на Луицци с неподдельным восторгом.
Барон обнял госпожу Умбер; в это время вошел Пьер, и барон подумал, что в исступленной радости от ощущения совершеннейшего здоровья он становится соперником собственному лакею. Эта унизительная мысль заставила его принять властный вид.
– Похоже, господин барон выздоровели окончательно, – льстиво заметил Пьер.
Вскоре накрыли стол, и Луицци отменно отобедал. Прошло еще семь дней. Однажды утром доктор застал барона на ногах и сказал ему, блаженно улыбаясь:
– Эге-ге, господин барон, теперь-то, я думаю, вы признаете эффективность принятых мной предосторожностей, когда я запретил вам кушать более одной маленькой котлетки в день?
– Полноте, доктор, вот уже неделю как я казню сам себя прекрасным жарким, отменным рагу и всеми возможными разновидностями овощей и фруктов.
– Неслыханно! Немыслимо! – вскричал доктор, забегав по комнате размашистыми шагами. – Какое блестящее завершение моей диссертации! Да, – здесь доктор вытянул из карманов весьма объемистую рукопись, – вот она; эта работа принесет мне славу и счастье. Здесь история вашей болезни и выздоровления. Завтра же я отправлю ее в Академию наук; не может не удивлять чудесный результат моего курса лечения, несмотря на все препятствия, созданные самим больным. Ибо вылечить вас, если бы вы в точности следовали моим указаниям, было бы слишком просто; но ваше исцеление, вопреки беспрестанным нарушениям предписанного режима, – вот ярчайшее доказательство бесподобнейшего действия моих пилюль и моей микстуры. Их будут помнить потомки: пилюли Кростенкупа, настойка Кростенкупа! Завтра я объявлю о них во всех газетах. Позвольте мне упомянуть ваше имя, барон; это единственное вознаграждение, которое я смею у вас просить.
– Валяйте, доктор, – рассмеялся Луицци. – Я буду очень рад узнать мнение Академии наук о ваших чудотворных снадобьях.
– Тогда, господин барон, я завершаю свой труд и с превеликим удовольствием прочитаю его вам первому. Все равно вы еще сидите дома; пока вам нельзя выходить.
– Как? – удивился Луицци. – Мне нельзя немного прогуляться? А если я приму штук восемь ваших пилюль?
– Это пожалуйста; но выходить я вам запрещаю.
Как только доктор покинул дом, Луицци открыл окно и, выбросив коробочку с пилюлями и бутылки с микстурой, оглушительно крикнул:
– Луи! Готовь лошадей!
Не помня себя от радости, он схватил звонок, чтобы вызвать лакея. Тут же появился Дьявол.
– Кто тебя звал, бес? – удивился барон.
– Ты.
– Ах да, действительно, – спохватился Луицци, – в спешке я схватил не тот звонок.
– Что ж, ладно! Ну-с, что скажешь о славном докторе Кростенкупе?
– Никогда бы не подумал, что медицина такая идиотская штука.
– Н-да-с, твой лакей прав, – хмыкнул Дьявол, – ты совершенно здоров – к тебе вернулось прежнее зазнайство.
– И в чем же оно выражается?
– Я спрашивал тебя о докторе, а не о медицине в целом. Да, глупость человеческая всегда и везде одна и та же: вы любите распространять на явление в целом ошибки отдельных индивидуумов: на религию – грешки священников, на правосудие – промахи судей, а на науку – невежество ее адептов.
– Возможно, – нетерпеливо сказал Луицци, – но сейчас у меня нет никакого желания выслушивать проповеди.
– Может, ты хочешь выслушать тогда какую-нибудь историю?
– Пока нет, только в нужный момент; ты помнишь, что обещал мне? Если я встречу чистую и светлую женщину, ты должен рассказать мне всю правду о ней.
– Я это сделаю.
– А ты уверен, что сможешь?
– Дитя ты неразумное! – молвил Дьявол с холодной яростью. – Думаешь, я не знаком с ангелами? Ты забыл, что я когда-то жил на небесах?
– По-твоему получается, что чистое и невинное создание я найду только на небесах?
– Не знаю, не знаю. Ищи, – засмеялся Дьявол, – ищи, мой господин, но не забудь, что у тебя всего два года.
– А ты не забывай, нечисть, что я могу сейчас опять взять в руки колокольчик…
– У меня память получше, чем у тебя, – заметил Дьявол, – ведь я сдержал свое слово – вернул тебе здоровье.
– Ты? Разве ты не отказался вмешиваться в мое излечение?
– Физически – да, но в духовном смысле…
– Это как же?