Мемуары Дьявола

Решившись окончательно, Луицци начал действовать со стремительностью, свойственной не стесненным в средствах людям. Уже через два дня после откровений Дьявола в отношении госпожи де Мариньон барон гнал почтовых по большой дороге на Кан. А перед отъездом он не забыл поведать господину Гангерне и его сыну то, что знал об Оливии, и вручил им рекомендательное письмо к госпоже де Мариньон. Это письмо, не лишенное определенной ловкости слога, должно было, без всякого сомнения, подействовать на нее; приведем его целиком:

«Сударыня,

Ваше имя – единственное, что я нашел в книге визитов за время моей долгой болезни. Если я не пришел поблагодарить Вас лично, то лишь из опасения, что мне не хватит слов, чтобы выразить всю глубину моей признательности к Вам в попытках поведать свету о столь редких в наше время доброте и снисходительности. Более того, поскольку я не осмелился доверить бумаге свою благодарность, то мне пришлось попросить одного из своих лучших друзей засвидетельствовать Вам мое безграничное почтение. Зовут его – граф де Бридели, это одно из самых прекрасных имен Франции, и если только Вы позволите ему представиться Вам, то узнаете, с каким блеском он его носит. Печальная необходимость в чистом воздухе вынуждает меня покинуть Париж, и я уезжаю с глубокими сожалениями о том, что не могу лично сказать Вам, какие чувства, какое почтение и какую признательность я питаю к Вашему имени.

Арман де Луицци».

VII

ДВА МИЛЛИОНА ПРИДАНОГО

Последняя остановка

Было уже семь часов вечера, когда Луицци прибыл в Мур, маленькую деревушку в нескольких лье от Кана, где находилась последняя станция по дороге из Парижа в столицу Нижней Нормандии. Едва оказавшись перед дверью станционного двора, барон подозвал одного из кучеров и спросил, не может ли тот найти кого-нибудь, кто до наступления темноты проводит его в Тайи, поместье господина Риго. Кучер, к которому обратился Луицци, человек пожилой, худющий и измочаленный жизнью, стер об седло все то, что природа отпустила ему в той части тела, откуда растут ноги, но зато не оставил на дне бочонка с сидром свойственную нормандцам хитрость и зловредность. Вместо того чтобы прямо ответить на вопрос, он свистнул мальчишке из конюшни и спросил его:

– Эй, ты, слышь, сколько отсюда до Тайи?

– А я откуда знаю? – бросил мальчишка, обменявшись неуловимой ухмылкой со стариком.

– Ничего себе! – воскликнул барон. – Вы же местные и не знаете расстояния от вашей деревни до соседнего поместья?

– Право слово, не знаю, – отвечал ему кучер, – мы, честные нормандцы, люди простые, бесхитростные и всегда следуем прямо, не сворачивая со своего пути, а наш путь – это большая дорога. А что справа, что слева – нам до того дела нету.

– Может быть, вам будет дело до этой монетки в сто су, – не отставал Луицци, – а заодно она вернет вам память?

Кучер, обласкав вкрадчивым взглядом экю, не без издевки протянул:

– Э-э-э! Вы можете дать мне в десять раз больше, но я все равно не смогу сказать того, чего не знаю.

– В таком случае пусть мне дадут лошадей и кучера, который, возможно, лучше знает здешние дороги, чем вы.

– Навряд ли это у вас получится, – спокойно возразил нормандец, – на данный момент здесь нет никого, кроме меня, и вы не найдете других лошадок, кроме моих, а мы всего пять минут назад вернулись из Кана.

– Ну что ж, тогда узнай дорогу в Тайи, и поехали.

– И вы думаете, сударь, – нормандец отвернулся с явным намерением прекратить пустой разговор, – что я погоню несчастных животных по дрянной дороге из-за каких-то сорока пяти су в один конец? Придется вам подождать, вы не лучше других.

– А что, разве кто-то еще ждет лошадей?

– Именно так, сударь; там, в зале ожидания, трое или четверо путников, которые торопятся, кстати, не меньше вашего, но коротают время в разговорах.

– Ну что ж, раз так, – вздохнул Луицци, – поставьте мой экипаж под навес; придется ночевать здесь, а завтра на рассвете отправляться дальше; уже поздно, и у меня нет ни малейшего желания месить грязь на проселке, чтобы среди ночи нагрянуть к незнакомому мне человеку.

При этих словах кучер остановился и все с той же кривой ухмылкой и непроницаемым взглядом нормандца, который видит тем лучше, чем меньше кажется, что он вообще что-нибудь видит, спросил:

– Вы незнакомы с господином Риго?

– Пока нет. А ты, малый, похоже, знаешь его?

– Что да, то да, ведь он любит, чтобы я его возил.

– Вот черт! И ты не знаешь, где он живет?

Вся лукавость на лице достойного уроженца Нормандии тут же пропала, уступив место выражению полного идиотизма, когда он ответил:

– Все очень просто: господин Риго приезжает сюда на собственных рысаках, а потом я везу его в Кан или в Эстрею, но я никогда не был в его поместье.

– И все-таки, судя по всему, ты хорошо его знаешь, а значит, ты виделся с ним не только на большой дороге. Как вы могли общаться, если ты впереди на своей кляче, а он в экипаже?