Мемуары Дьявола

— Простите меня, матушка… какое-то минутное помешательство, не иначе… Должно быть, это любовь… Я совсем потеряла рассудок… Вы сами, верно, знаете, до чего может довести сильная страсть.

— Замолчи, замолчи, несчастная! — ответила Эжени. — Не оскорбляй меня своими мольбами, как оскорбляла злобой. Раз уж Бог дал мне жизнь лишь затем, чтобы я жертвовала ею ради других, я отдам ее до конца; раз уж нет другого пути, то придется мне положить свою жизнь на алтарь твоего счастья.

Умолкнув, она обернулась к адвокату, собираясь с духом, но тут, казалось, силы оставили ее, и она еще раз с надеждой взглянула на Луицци; в ее глазах светилось последнее предложение человеку, у которого, как она считала, сохранилась хоть капелька совести, раз он смог отказаться. Но Дьявол опять издал свой противный смешок, и Луицци опустил глаза.

— Сударь, — обратилась тогда Эжени к адвокату, — желаете ли вы взять меня в жены?

— Да, сударыня, — ответил господин Бадор, — и Бог мне свидетель — как я буду почитать и уважать вас до конца дней своих!

— Ну вот и хорошо, — крякнул Риго, — сказано — сделано. А теперь, господин нотариус, вскройте конверт с дарственной; я буду придерживаться ее положений в любом случае, женятся они или нет, а тот, кто будет недоволен, может проваливать. Читай, чернильная твоя душа, читай.

Нотариус не спеша взял в руки конверт и сломал одну за другой пять печатей. Он делал все нарочито медленно, словно задавшись целью вытянуть все жилы из женихов; клерк и приказчик, лично уже не заинтересованные, потешались вовсю над перекошенными физиономиями счастливцев, а Луицци с грустью смотрел на несчастную Эжени, закрывшую лицо руками. Нотариус тем временем торжественно развернул лист бумаги, а потом, взяв в руки очки, начал тщательно их протирать.

— Отлично, отлично, — одобрительно отозвался Риго, — спешка нам не впрок; все будет, господа, все будет.

Наконец нотариус водрузил очки на нос и, прокашлявшись как полагается, прочел дарственную, из жестокой любви к порядку не пропустив ни слога этого варварского протокола, пока не дошел до пресловутой статьи, гласившей, что Риго отдает в приданое два миллиона франков, в настоящее время хранящиеся на счету во Французском банке, своей внучатой племяннице Эрнестине Турникель, внебрачной дочери Эжени Пейроль.

Эрнестина испустила радостный крик, граф де Леме припал к ее ногам, а госпожа де Леме сжала обоих в материнском объятии непомерно удлинившихся вдруг рук. Эжени обронила слезу и сказала господину де Бадору:

— О, сударь, простите меня…

— Ах, оставьте, оставьте, сударыня, у меня в кармане лежит неплохой документик, по которому с этого момента граф де Леме должен вам пятьсот тысяч франков.

— Как? — закричала на жениха Эрнестина. — Вы посмели распоряжаться моим приданым?

— А если бы оно досталось не вам? — усмехнулся адвокат.

— Мы еще оспорим содержание этого документа, — взъерепенился пэр.

— Оно в полном порядке как по содержанию, так и по форме.

— А это мы еще посмотрим!

— Ну хорошо, хорошо, — вмешался Риго, — в конце концов, вы можете и не жениться, если не хотите. Что сделано, то сделано, и приданое будет дано так, как предписано дарственной.

— Если, конечно, господин де Леме признает законность соглашения, — ухмыльнулся адвокат.

— Не вздумайте! — опять крикнула на будущего мужа Эрнестина.

— Это нечестно! — сказал граф. — Расписку вырвали у меня обманным путем!

— А как насчет моих десяти тысяч? — поинтересовался клерк.

— Как?! Еще?! — заверещала Эрнестина.

— И моих, — добавил приказчик.

— И, по всей видимости, барона, — расплылся в улыбке Риго.

— Я лично не участвовал в этой грязной дележке, — возразил Луицци.

Нотариус оборвал поднявшийся гвалт столь едким и громким на этот раз смехом, что все тут же умолкли, приготовившись слушать.

— Однако, господа, я ведь не закончил еще чтение документа, — напомнил он, — слушайте дальше. Так вот, вышеуказанная сумма будет вложена в государственные облигации под пять процентов годовых.

— Недурственно! — тут же подсчитал приказчик. — Облигации у нас сейчас идут по сто десять, так что в сумме это составит девяносто девять тысяч девятьсот девять франков и девять сантимов в год {305}.

— Я бы предпочел вложить их в ипотечный банк, — задумчиво ковырнул в носу клерк.

— Тише, тише, господа, — раздраженно шикнул на них граф де Леме, — дослушаем же до конца.

— Вышеуказанная рента, — продолжил нотариус, — будет выплачиваться как узуфрукт {306}от суммы в два миллиона франков госпоже Эжени Пейроль, в девичестве — Турникель, до конца ее дней; ее же дочь, Эрнестина Турникель, обладает правом собственности без права пользования доходами от нее.

— Просто восхитительно! И до чего же умно придумано! — воскликнул адвокат.

— Очень даже глупо, — возразил граф, — а на что же мы будем жить «до конца ее дней»?

— У вас есть расписка на полмиллиона, — сказал клерк. — Господин Бадор только что так ее расхваливал…

— Да-да, — вспомнил пэр, — неплохая была сделка.

— Она недействительна, — тут же отозвался адвокат. — Ведь я даже не коснусь этих денег, они ваши, так что извините.

— Мошенник!