Мемуары Дьявола

Единственным ответом ему было мое подавленное молчание. Впрочем, он, казалось, вдруг забыл обо мне и, подойдя к двери, прислушался к тому, что происходило в гостиной. Я ожидала от него вспышки ярости, я даже жаждала ее — так мне хотелось, чтобы он хотя бы передо мной вспомнил о чувстве собственного достоинства. Но, не сказав мне больше ни слова, он начал подсматривать в щелочку, точно так же, как только что делала я сама. Время от времени он говорил совсем тихо, почти про себя: «Ага! Ну, вот и хорошо… Подписывают, кажется… Прекрасно, прекрасно…» Это продолжалось довольно долго, но отец ни на минуту не отрывался от двери, то улыбаясь, то приходя в необыкновенное возбуждение; наконец шум в гостиной понемногу улегся, батюшка вдруг резко отстранился, словно кто-то приближался к двери с другой стороны. И действительно, из гостиной выглянул мебельщик.

— Ну как? — спросил его отец.

— Все дали расписку.

— На двадцать пять процентов?

— Нет, на тридцать, как договорились. Вот приготовленный нами список; теперь дело за вами. Вы обещали заплатить сегодня, так не нужно заставлять нас ждать. Дело стоило мне больших трудов, и, смею надеяться, вы этого не забудете. Видит Бог, человека порядочного, безупречно прожившего всю жизнь, всегда в конце концов ожидает вознаграждение. Вот вас-то точно не ждет ничего хорошего.

Эти ужасные слова слышала я одна, ибо батюшка не обратил на них никакого внимания, рассматривая расписки и сверяя их со списком своих долгов.

— Так, а где ваша? — спросил он мебельщика.

— Моя? — пожал тот плечами. — Сдается мне, господин маркиз, что после всего сделанного я не заслуживаю таких же потерь, как другие.

— Мне нечего больше дать, — сухо отрезал отец.

— Прекрасно, — ответил мебельщик, забирая расписки, — тогда и говорить больше не о чем.

— Одну минутку, — засуетился отец, — хорошо, лично вам я даю тридцать пять.

— На ваше счастье, я человек добрый; к тому же я неплохо зарабатываю своим ремеслом. Так и быть, давайте шестьдесят, и разойдемся с миром.

— Нет, не могу. Тридцать пять.

Мебельщик направился к двери, не выпуская расписки из рук:

— Пятьдесят — и это мое последнее слово.

Отец все мялся, и мебельщик приоткрыл дверь.

— Сорок, — решился наконец де Воклуа.

— Пятьдесят, — стоял на своем мебельщик.

— Хорошо, кровопийца, пятьдесят!

Мебельщик плотно прикрыл дверь и вздохнул:

— Ну надо же, потерять двадцать пять тысяч! Что ж, подобьем итог: тридцать процентов от долгов в шестьсот двадцать пять тысяч составят сто восемьдесят шесть тысяч франков; плюс двадцать процентов лишних от моей личной доли в пятьдесят две тысячи, то есть десять тысяч четыреста франков; в сумме получается сто девяносто шесть тысяч четыреста франков.

Отец проверил подсчеты и согласился:

— Вот, даю вам сто девяносто семь тысяч; с вас шестьсот франков.

— Они послужат благодарностью за мой тяжкий труд, — усмехнулся мебельщик.

— Еще чего!

— Ну-ну, не будьте же такой злюкой; если бы я позволил вам действовать в одиночку, вы и в самом деле остались бы голым!

— Идите к черту, — не выдержал де Воклуа, — и заберите с собой всех этих упырей!

— Да-да, пора свести счеты с каждым из них. Больше вы ни о ком из них не услышите — будьте покойны. Но не нужно идти со мной, а то вы рискуете получить не слишком лестные и забавные комплименты…

Вернувшись в гостиную, мебельщик со списком долговых обязательств в руках расположился за столом, мигом окруженный остальными заимодавцами.

— Похоже, карман ваш отяжелел, — заметили ему.

— Похоже, — крякнул он.

Раздался всеобщий радостный крик, но в то же время я расслышала чей-то сожалеющий возглас:

— Эх, не поторопись мы, так имели бы тридцать, а то и все сорок процентов. В этот момент отец знаком пригласил меня следовать за ним.

Должно быть, вы удивляетесь, Эдуард, что я с такой скрупулезностью пересказываю вам все детали. Тогда я не поняла и десятой доли всего происходившего на моих глазах; но позднее, когда я приобрела некоторый опыт в бесконечных деловых разговорах, он дал мне ключ к непонятному ранее наречию. Представьте себе — это будет самым точным сравнением — человека, который часто слышит слова на иностранном языке и волей-неволей запоминает непонятные выражения, и позднее, овладев этим языком, может воспроизвести то, что когда-то при нем говорилось. К тому же вскоре описанное событие стало предметом долгих обсуждений в нашем доме, и потому я не могла не запомнить всех подробностей.

Итак, я прошла за отцом в мою маленькую гостиную, и вот что он заявил мне первым делом:

— Очень даже рад, мадемуазель, что вы все слышали. Теперь вы понимаете, что я не принуждаю вас к замужеству с господином бароном де Кареном. Но только таким образом я могу рассчитаться с долгами…