Мемуары Дьявола

Я уже говорила, какой я слабый человек, и говорила также, что собиралась тем не менее хотя бы для виду возразить отцу. Его слова были лучшим доводом, чтобы уйти от какого-либо сопротивления, и я с радостью приняла его, смутно понимая, что хотя мною жертвовали, жертвовали не спросив — что особенно невыносимо, теперь можно истолковать эту жертву по-другому. Я сказала себе, что должна выйти замуж ради спасения чести батюшки, и, найдя причину, чтобы только не противиться отцовской воле, почувствовала себя счастливой и безропотно покорилась судьбе, посчитав свою слабость и трусость за героический поступок. Эдуард, вам я говорю всю правду о себе: первым моим чувством тогда было радостное облегчение оттого, что я уступаю с чистой совестью.

— Батюшка, — ответила я ему, — ваша воля для меня закон, и я рада, что, повинуясь ей, я возвращаю вам хоть частичку того, что вы сделали для меня.

— Какой ты у меня молодец, Луиза! — слегка взволнованно проговорил отец. — Что ж, сейчас вернется твой женишок, будь с ним, пожалуйста, повежливее; человек он весьма и весьма утонченный…

— Я признательна ему, батюшка, уже за то, что он сделал для вас.

Отец только горько вздохнул; в ту же минуту появились господин Карен с сыном.

— Отлично, дорогой, отлично! — еще с порога прокричал Карен-старший. — Я и то не сумел бы так ловко все обтяпать! Они утерлись двадцатью пятью процентами — не ожидал!

— Тридцатью, вы хотели сказать, — возразил отец.

— Да нет же, они взяли по двадцать пять; по меньшей мере так мне сказал каретник. Он даже показал мне, сколько он получил!

— Я отдал тридцать, говорю я вам; вот как все произошло, и дочка моя тому свидетель.

И отец подробно пересказал им всю сцену с мебельщиком.

— Обычное дело, — подытожил Карен-старший, — этот безупречно честный человек прикарманил всего-навсего пять процентов от общей суммы, то есть тридцать одну тысячу франков; плюс пятьдесят процентов своей собственной доли, итого — пятьдесят семь тысяч. Что ж, неплохо он хапнул по счету в пятьдесят две тысячи…

— Вор! Мошенник! — закричал отец.

— А что, разве нельзя наступить ему на хвост? — удивился Гийом.

— Я займусь этим, — крякнул господин Карен, — но позднее.

Позднее я узнала, что мебельщик был доверенным лицом господина Карена, который таким образом возместил часть выданной моему отцу ссуды.

— А сейчас мы поторопимся с другим делом; я обращался только что в Министерство юстиции, чтобы окончательно уладить все с королевским указом, но они не могут ничего сделать до свадьбы. Итак, Гийом, всего через две недели ты будешь законным наследником пэрства графа де Воклуа!

Эти слова словно молнией в темном небе высветили для меня смысл происшедшей у короля сцены. Теперь стало ясно, что лично я не значу ровным счетом ничего. Покупалось пэрство моего отца, а я — только необходимый довесок к сделке. Столь внезапное и простое объяснение заставило меня вскрикнуть от изумления.

— Что, она ничего не знает? — насупился господин Карен.

— Я как раз собирался ей все рассказать… — недовольно выдавил из себя отец.

— Бог мой! — вдруг не на шутку встревожился господин Карен и обернулся ко мне: — Но вы-то согласны, я надеюсь?

{324}Похоже, я имел глупость отдать денежки на веру!

Батюшка раздраженно вскинулся, но господин Карен не дал ему произнести и слова:

— Только не надо вилять, господин Воклуа! Ведь это чистой воды мошенничество! За что я отдал четверть миллиона своих кровных? Объясните!

Мне было стыдно за униженную покорность моего отца, но здесь он предстал передо мной в еще более грустном свете, ибо попытался воспользоваться отсутствием моего согласия, в чем упрекал его господин Карен, и высокомерно ответил:

— Слушайте, сударь, если моя дочь скажет «нет», не потащу же я ее в церковь силком!

— Что-что? Что все это значит? — От благородного гнева Карен-старший даже поперхнулся.

— Это значит, — хладнокровно и сухо произнес Гийом, — что маркиз де Воклуа бессовестно нас надул.

— Сударь! — угрожающе закричал отец.

Я бросилась между ними и сказала Гийому:

— Успокойтесь, сударь, не пропадут ваши деньги.

— В добрый час, — вздохнул отец, — вы честная девушка, а это стоит больше, чем ум.

Гийом приблизился ко мне и с изысканностью, такой точной и в жестах, и в словах, поклонился:

— Какое счастье я мог потерять!