Мемуары дьявола

— Этот господин, — невозмутимо возразил папаша Брюно, — пришел сюда по причине, которая никаким боком не касается дела шуанов; его интересует единственно только честь и счастье сестры Анжелики. Объясните ему, сударь, это же ваше дело.

Луицци хотел было уже заговорить, но Бертран оборвал его на полуслове:

— Поскольку вы явились сюда, чтобы увидеть мою берлогу у Старого Моста, то мы сейчас и в самом деле подойдем к ней; и раз уж вы так любопытны, я, так и быть, покажу дорогу, никому из вас неизвестную.

И Бертран немедля зашагал прямо по мелкому овражку, напоминающему обыкновенную канаву, наполовину залитую водой. Луицци заколебался, прежде чем последовать за ним, но папаша Брюно шепотом предупредил его:

— Теперь поздно отступать, сударь. Наверняка его кореша притаились и справа, и слева, а может, и сзади. Так что лучше не дергайтесь, а то они мигом подсолят вам задницу полновесным зарядом.

Луицци ничего не оставалось, кроме как зашлепать по грязной жиже вслед за Бертраном, и через десять минут они оказались в узкой лощине, берега которой соединял когда-то двухарочный мост; вокруг жарко полыхавшего костра, разведенного под единственной полностью уцелевшей аркой, грелись восемь или десять человек.

Едва взглянув на Брюно и его внука, они уставились на Луицци, тихо переговариваясь:

— А, это тот самый шпион.

Такое определение его персоны показалось Луицци плохим предзнаменованием. Однако, не решившись на протест, который непременно выразил бы, если бы не боялся еще худших последствий, он сделал вид, что не расслышал нелестного замечания шуанов.

Меж тем он не без удивления заметил, как малыш Матье жизнерадостно приветствовал одного из повстанцев, державшегося почему-то особняком:

— День добрый, папаша Коротыш! Как там Луи поживает?

— Ничего, потихонечку.

— А-а, и ты здесь, Коротыш? — дружелюбным тоном воскликнул старик Брюно.

— А где ж мне еще быть? — весело откликнулся шуан. — Как там у вас, все хорошо, я надеюсь?

— Нормально, все не так плохо.

Ни подросток, ни старик ничем не выдали своих чувств, разговаривая с чуть не убившим их отца и сына.

В то же время Луицци, не заметив ни малейшего признака присутствия здесь раненого лейтенанта, ожидал расспросов Бертрана. Последний невозмутимо устроился на огромном валуне, затем, облокотившись на колени, потянулся к огню и наконец как бы небрежно бросил барону:

— Так что же вам угодно, ваша милость?

— Я хотел бы, — проговорил Луицци, — правда, очень боюсь, что вы не дадите мне такой возможности… Я хотел бы повидаться с вашим пленником.

— И что вы ему скажете?

— Это наш с ним секрет.

Бертран удивленно вскинулся на Луицци, пристально его изучая; затем он опять отвернулся к костру, протянув к огню руки, и приказал одному из своих людей:

— Эй! Ну-ка приведи сюда подранка!

Минутой позже появился Анри, и Луицци наконец смог свободно его рассмотреть. Перед ним стоял молодой парень едва ли двадцати пяти лет от роду, богатырского телосложения, с маленькой головой и приплюснутым лбом, должно быть розовощекий, если бы не многодневная щетина и бледность из-за потери крови.

— Вы можете поговорить наедине, — сказал шуан. — Не стесняйтесь, мы вас оставим на время.

— Вы пришли сюда, сударь, — произнес Анри, — чтобы договориться о моем освобождении ?

— Нет, — ответил барон. — Я пришел к вам от лица женщины, узнавшей вас в доме Жака.

— А-а, от Каролины, то бишь сестры Анжелики, за неимением фамилии решившей окреститься во второй раз, — похабно хохотнул Анри. — И что же она от меня хочет?

— Ничего, сударь, — сказал Луицци, покоробленный его тоном, — зато я вправе ждать от вас объяснения.

Офицер с равнодушной ко всему происходящему беспечностью потянулся, заметив:

— Объяснения? Здесь? Место уж очень неподходящее, да и рука у меня на перевязи; а впрочем — какая разница? Если господа бунтовщики соизволят предоставить нам пару достаточно острых палашей, то я — к вашим услугам.

— Уж не считаете ли вы меня настолько дурно воспитанным, — возразил Луицци в привычном ему тоне высокородного дворянина, — чтобы требовать от вас подобного объяснения в таких условиях и в вашем теперешнем состоянии?

— В таком случае — другого вы от меня не дождетесь, — отрезал Анри, поворачиваясь к барону спиной.

Луицци опешил, удивленный резкостью и пошлыми манерами юноши, представлявшегося ему по письмам к Каролине прекрасным грустным воздыхателем. Он не нашелся сразу, что ответить на обидное поведение Анри, и, возможно, так и ушел бы несолоно хлебавши, если бы лейтенант вдруг не обернулся и не произнес оскорбительным тоном:

— Вот что я думаю по этому поводу, сударь: может, вы доставите мне удовольствие, сказав, по какому праву суетесь в мои дела?

— Эти дела не только ваши, но и мои, сударь, — высокомерно ответил Арман. — Мое имя — барон де Луицци, и Каролина — моя сестра. — Анри, казалось, окаменел, а когда Луицци добавил: — Я знаю все, сударь, — лейтенант вдруг разразился бесконечным потоком самых страшных ругательств, нелепо выкрикивая между ними: