Мемуары дьявола

— Тем не менее следует внести ясность, я хочу заставить вас сделать это, — заявила Леони с вызовом. — Что вы имеете в виду, говоря, что все, что меня касается, должно быть серьезным?

— Вы требуете объяснений, я покоряюсь, — ответил Луицци, которому в подобной приятной атмосфере легко было блеснуть хорошим воспитанием. — Да, сударыня, все, что имеет отношение к вам, должно быть серьезным. Серьезной будет духовная связь: ведь вы женщина, чье интеллектуальное превосходство, как в социальных, так и в политических вопросах, неоспоримо. Серьезной будет и дружба с вами, женщиной, предпочитающей легким привязанностям преданность и постоянство. И наконец, если кто-нибудь осмелится любить госпожу де Серни, то страсть его, продиктованная высоким уважением к достойнейшему характеру и пылким обожанием безукоризненной красоты, тоже будет серьезной.

Прямая откровенность похвалы, искренний и уважительный тон привели графиню в смущение, но, похоже, не вызвали раздражения. Она немного помолчала, потом улыбнулась:

— Право, я восхищена тем, как вы — мужчины — нас презираете!

— Сударыня, — ужаснулся Луицци, — о каком презрении вы говорите? Поверьте, мое почтение к вам такая же правда…

— О, не извиняйтесь! Вы меня не поняли, — перебила графиня барона. — Я восхищаюсь тем, как мало вы нас уважаете, раз слово «презирать» пугает вас. Вы не можете ни минуты оставаться рядом с женщиной, чтобы не свести разговор к тому, что она красива и создана для любви.

— Это оттого, — улыбнулся в ответ Луицци, — что трудно любоваться и охватить одним взглядом все сразу. Глаза души, как и глаза плоти, не выбирают, а останавливаются на том, что их больше привлекает. Те, кто не удостоился чести узнать вас достаточно близко, для того чтобы оценить изысканность ваших достоинств, вполне естественно предаются созерцанию того, что вы не можете от них спрятать: тонкого ума, пленительного изящества и подлинной красоты.

Не вставая с места, госпожа де Серни повернулась к барону, внимательно на него посмотрела и промолвила с открытой улыбкой:

— Вы искусно изложили ваш тезис, но я не считаю его верным. Мне кажется, что если уж женщина действительно заслуживает восхищения, то мужчина должен восторгаться ею целиком. Только в том случае, когда ее достоинствам на самом деле дают очень низкую оценку, их легко оставляют без внимания.

— Ах, как вы ошибаетесь, сударыня! — возразил Луицци. — Соблаговолите выслушать меня, не придавая моим словам ложного смысла, и, возможно, вы признаете, что я прав.

— Что ж, слушаю вас. — Госпожа де Серни скрестила руки на черной подушке и изящно положила на них головку.

— Есть одна вещь, — продолжил Луицци, — в которой вы должны быть совершенно убеждены, сударыня: вы внушаете искреннее и настоящее уважение, вы заслуживаете глубокого и чуткого почтения. Но вы должны быть также совершенно убеждены в том, что легко если не забыть об этих серьезных чувствах, то по меньшей мере подчинить их самому пылкому, самому живому обожанию, хотя и безнадежному.

— Согласна, сударь, — подхватила госпожа де Серни с улыбкой, — я не настолько лицемерна, чтобы отрицать это.

— Отлично, сударыня! — Луицци вновь принялся рассуждать: — Итак, невинная любовь может временно возобладать над уважением, но и безрассудное желание может временно возобладать над невинной любовью. Мужчина оценивает красоту, грацию, ум, и любовь вспыхивает в нем вопреки его воле. Кто увидел бы сейчас это прелестное лицо, кокетливо лежащее на красивых руках, это грациозное, восхитительное, безукоризненное тело, эти распущенные волосы, не имеющие ничего общего с обыкновенно вычурной прической, а естественно ниспадающие на божественные плечи; кто вдохнул бы пьянящий воздух вашей обители, где приглушенный свет создает атмосферу тайны, тот, сударыня, может быть, на один-единственный миг забыл бы о почтении к вашей добродетели и трогательном уважении невинной любви и возмечтал бы о несказанном счастье обладания божественной красотой, потому что нет ни одной женщины в мире, которая оказывала бы такое сильное, такое умопомрачительное воздействие, как вы.

Пока Луицци говорил робким и взволнованным голосом, госпожа де Серни опустила глаза, медленно приподняла голову и села на диван, на котором она до сих пор возлежала. Яркий румянец оживил лицо графини, а прерывистое дыхание свидетельствовало о том, что слова Луицци взволновали ее. Но барон воспринял это как смущение и стыд, вызванные его рассуждениями, и воскликнул:

— Я не думал обидеть вас, сударыня, я лишь сказал правду в ответ на ваш основной вопрос. Возможно, я был не прав, вдаваясь в подробности, но я не хотел вас ранить. Я говорил о пламени, которое невольно способна разжечь каждая красивая, как вы, женщина, но которое вы одна можете сделать чистым, не загасив его.

Госпожа де Серни ничего не ответила, но выглядела она уже менее смущенной и озабоченной. Луицци не захотел оставить у нее неприятное впечатление и продолжил: