Мемуары дьявола

— Полно, сударыня, не разыгрывайте добродетель! Сейчас это неуместно. Да, я вам уже говорил и повторю перед бароном, потому что ему тоже стоит узнать, как я желал быть великодушным и не хотел приковывать ваше существование к трупу, что я стерпел бы многое и не мстил за то, что в свете считается оскорблением, а я называю утешением. Смирившись заранее со своей участью, я был готов позволить вам все, кроме скандала, которого никогда не допущу. Можно назвать это безумством любви, единственно дозволенным мне безумством, но не подлостью.

— Именно подлостью, сударь, — вскричала графиня в отчаянии, — ведь вы предвидели, что отсутствие у нас детей вызовет нездоровый интерес в свете, а моя измена в один прекрасный день приведет к появлению наследника, хотя и не имеющего вашей крови, но носящего ваше имя, и это стало бы лучшим опровержением всех домыслов.

— Вы правы, сударыня, — согласился граф. Решившись на преступление, он позволял себе откровенный цинизм.

Тут встал барон и холодно промолвил:

— Закончим, сударь. Мне казалось, вы потеряли рассудок, обезумели от ярости. Я полагал, что мысль об убийстве двух человек в последний момент вызовет у вас отвращение. Теперь я вынужден признать: тот, кто сделал подобное предложение жене, способен на любое гнусное и подлое злодеяние.

На резкое заявление барона граф ответил злорадным смехом, выдавшим его гнев. Он помолчал минуту, затем неожиданно произнес:

— Так вот, сударь, я сделал предложение, и я его повторяю.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась графиня.

— Господин де Луицци, — в голосе графа зазвучала горечь, — милый мой господин де Луицци! Вы так ласково говорите с женщинами и так остроумно поднимаете на смех недуги их мужей! Даю вам одну даму для утешения… она красива, молода, очень привлекательна, обладает даже таким достоинством, какого не встретишь у замужних женщин. Итак, я отпускаю ее к вам, станьте ее любовником хоть сейчас же, хоть на моих глазах, и я прощу обоих: вас — потому, что вы явно способны продолжить род, обреченный угаснуть вместе со мной, а графиню потому, что ей придется хранить секрет моего позора.

Госпожа де Серни упала в кресло, закрыв лицо руками. Луицци промолвил:

— По правде говоря, сударь, я не думал, что к вашей низости возможно еще что-то добавить… но эта недостойная шутка…

— Шутка? Отнюдь! — Граф горестно покачал головой. — Господин барон, уверяю, я говорю серьезно! Разве кокетливый будуар, красивая женщина, аромат любви не приводят вас в восторг, не возбуждают? Неужели? Полагаю, страх привел вас в состояние еще более жалкое, чем мое. Проявите немного отваги, немного присутствия духа! Клянусь честью, если вы сделаете то, о чем я прошу, если вы овладеете самой красивой, самой благородной, самой обворожительной женщиной в мире, я отпущу вас на все четыре стороны. При всем вашем остроумии и шарме вам никогда не заполучить такой прелестной любовницы. Ну же, сударь, вот вам случай, проявите великодушие!

Луицци неприязненно поморщился:

— Вы отвратительны!

— Хорошо, — графиня поднялась с кресла, — я согласна! Мое любопытство завело господина де Луицци в ловушку, где он может погибнуть. Если для его спасения нужна моя честь, пусть будет так, я отдамся ему… я его спасу!

Услышав эти слова, граф смертельно побледнел, но сдержал новый приступ вспыхнувшей ярости, в то время как Луицци воскликнул:

— О сударыня, несчастье затмило вам разум…

— Где ваша галантность, господин барон? — рассмеялся граф. — Смотрите, дама от всего сердца принимает правила игры, неужели для вас это сложнее, чем для нее, любезный? Что вам мешает стать обладателем невыразимого счастья?

Ничто не способно выразить бешенство Луицци, оказавшегося по такой нелепой причине под дулом пистолета. Впрочем, все, что с ним произошло, настолько выходило за рамки возможного, что он был скорее ошеломлен, чем напуган. И тогда, не зная, что сказать, он выкрикнул:

— Ну же, сударь, стреляйте, стреляйте сюда, в сердце. Покончим с этим, убейте меня скорее: в ваших интересах не промахнуться!

С этими словами барон рванул на себе одежды, подставляя грудь под пулю господина де Серни, и в тот же миг туфля Дьявола выпала из его кармана и покатилась по ковру.

Граф машинально бросил взгляд на упавший предмет и, то ли от удивления, то ли от того, что он обрадовался предлогу, чтобы оттянуть страшный даже для него миг убийства, промолвил шутливо:

— Боже, какой странный бумажник!

Луицци в свою очередь подумал, что это Дьявол посылает ему нежданное спасение, и, обретя некоторую уверенность, ответил в тон графу:

— Да, и сей странный бумажник таит в себе ужасный секрет. Может быть, он расскажет однажды о совершившемся здесь преступлении!

— А таит ли он секрет, о котором вы говорили с госпожой? — спросил граф все тем же тоном.

— Конечно, — заверил его Луицци, — ведь сей башмак только что оставил в моем экипаже тот, от кого я обо всем узнал.

Граф рывком поднял туфлю и с мрачным видом стал рассматривать ее.

— На редкость кокетливая, — заметил он, — мало кто из мужчин стал бы такую носить.

— Верно. — К Луицци возвращалось присутствие духа.