Меншиков

С этих пор он не участвует более в походах. Самый острый период войны с Швецией миновал; новых крупных военных операций не предвиделось. Основная цель была достигнута. Главной задачей на будущее являлось закрепление приобретенного, защита отвоеванных мест. Но с этим могли справиться и другие взращенные Петром генералы, тогда как к делах внутреннего управления, в заботах о дальнейшем процветании «Парадиза», который Петру приходилось так часто покидать для своих разъездов по России и выездов за границу. Меншиков был решительно незаменим…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

В Петербург сгоняли со всей России работных людей: и свободных, и подневольных, и ссыльных, и дезертиров. Платили по полтине в месяц, на законных харчах. Мастеровые, по указу, являлись все с своими топорами, и каждый десятый из них — с лошадью и полным набором плотничьего инструмента. И зимой здесь кипело все как в котле: рубили, валили лес, заготовляли сваи, бревна, брусья, доски, фашинник, накатник. Не хватало каменщиков. Велено было с тех дворов, откуда они, взяты, не брать податей. И все-таки каменщиков оказывалось недостаточно. Тогда Петр запретил во всем государстве, кроме Санкт-Петербурга, «всякое каменное строение, под разорением всего имения и ссылкою» Чинить препоны городовому строению «Парадиза» запрещалось строжайше.

Меншиков как приехал, так сразу же окунулся в дела. Разве мог он хоть час стоять в стороне, отдыхать, смотреть, как кипит все кругом? Да если бы и хотел, так разве бы дали? Не успел генерал-губернатор как следует прибраться с дороги, а государь уже тут как тут, у него на пороге. Гремя несокрушимыми ботфортами, отстукивая тяжелой тростью шаги, Петр с веселым лицом почти вбежал к Меншикову в цирюльню.

— Прикатил, брудор! — заливаясь смехом, кричал на весь дом.

Ухватил Алексашку за плечи, затряс… На белоснежное покрывало валились со щек, подбородка Данилыча пухлые мыльные комья, а Петр все тряс его. хлопая по широким плечам.

— Добро, добро! — гремел. — Мин херц!.. Наконец-то! А у меня здесь такие дела!..

Меншиков щурил глаза, отирая щеки, из-под салфетки выжидающе косился на государя.

«Дела? Это про что же он? — думал-прикидывал. — А добрый, смеется… Впрямь соскучился, видно», — и голубые глаза Александра Даниловича заметно повеселели.

— Кое-что видел, мин херр. когда ехал сюда, — глухо вымолвил он. — Н-да-а. тут такое творится!..

— Ага! — воскликнул Петр с выражением радостного довольства и, подмигивая, горячо заговорил: — То ли еще будет, мин брудор!.. Этот, — махнул рукой на окно. — Лосий, то бишь Васильевский, остров думаю прорезать каналами, наподобие Амстердама Прикинули мы тут. посчитали, ан выходит — канатов-то ни много ни мало. — поднял вверх палец, — двести пятьдесят девять верст!.. Как глядишь на это. мин херц? — И, не дав Меншикову ответить, продолжал торопливо, глотая окончания слов: — Вынутой из каналов землей остров возвысим, берега больварками укрепим… Уже готовы почти все просеки, где быть главным каналам: большому, среднему, малому…

Меншиков рывком поднялся, сдергивая с груди покрывало, твердо, с расстановкой сказал:

— Да ведь знаешь, мин херр, сладок мед, да не по две ложки в рот. Две с половиной сотни верст каналов одних!.. Эт-то нужно бы посмотреть… Так, не глядя, советовать…

— Чего «не глядя»? — удивленно и царственно-строго сказал Петр своим бархатным басом. — Сейчас и посмотрим.

Меншиков. чувствуя сладкое нытье в груди, тоску в предплечьях, нервно тер руки.

— Я готов, государь!

И… пошло, закипело…

В стужу, в метель, в слякоть и грязь, от холодных утренних зорь, когда даже собаки так сладко тянутся и зевают, дотемна, когда ноги словно свинцом налиты, а в голове звон стоит от усталости, — дни-деньские пропадали на стройках губернатор и царь. Везде нужен был глаз — свой, хозяйский: всюду требовалось и рассказать, и показать, и крепко спросить.

Александр Данилович исхудал до того, что «нечего в гроб положить», сухо кашлял, ночами томился, потел, но… пока что держался.

Своей охотой в Петербург мало кто ехал. Заселение города шло «зело тяжко, ракоподобно», как Петр говорил. А те, кого, по указу, пригнали сюда, поселили, жаловались непрестанно на сумрачную, глухую жизнь «на поганом болоте», на тоску смертную, дороговизну страшенную, канючили — просились домой[30]

— И слушать не хочу, не пущу! — сердито решал Петр о таких. — Я — пусть зарубят себе на носу — к этому глух.

Государь указал: «разного звания людям строиться в Санкт-Петербурге дворами»: царедворцами, которые в военной и гражданской службе находятся, торговцам, мастеровым, выбранным из разных городов, — всего назначил к поселению на первое время около тысячи человек. Но указ о высылке на жительство в Петербург людей торговых, работных, мастеровых и ремесленных в точности, как надо, не выполнялся: губернские ярыжки[31] старались сбыть с рук людей старых, нищих, одиноких, больных.

— Шлют черт те кого! — ругался Меншиков, с кислой гримасой осматривая партии прибывающих. — Да и из этого добра любая половина бежит!..