Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»

– Ведь обычная практика такова.

– Да, но мы не такие, как все. То есть… мы…

– Просто чтобы убедить вас, – сказал Аллейн и написал что-то на конверте. – Ключевое слово – одно из этих?

Моррис взглянул на конверт.

– Господи… – прошептал он.

– На вашем месте я выбрал бы менее очевидное кодовое слово и новую комбинацию; и хранил их надежно. Я серьезно рекомендую поступить именно так. – Аллейн забрал конверт, замарал то, что написал, и убрал в нагрудный карман.

– К вам гости, – дружелюбно добавил он.

Фотографы стали делать снимки, и Аллейн нисколько не был удивлен, когда вернулся Тревор Вер и принялся оживленно болтать с журналистом, которого интуитивно признал главным; потом мальчик многозначительно созерцал перчатку, а Дестини Мид его обнимала – они стояли щека к щеке, сверкали вспышки и щелкали камеры.

Фото, лучшее из сделанных этим утром, появилось с подписью «Юный исполнитель Тревор Вер, с Дестини Мид и шекспировской перчаткой. “У меня такое странное чувство, что плакать охота”, – говорит юный Тревор».

II

Перегрин ответил на полдесятка очень умных вопросов – и потом до конца жизни не мог вспомнить, что именно говорил. Поклонившись, он отошел в сторону и увидел себя в зеркале: высокий испуганный молодой человек во фраке. Распахнулись двери, и по театру пронесся странный многоголосый шепоток.

К Перегрину подошел мистер Кондусис с несколькими орденами на груди.

– Хочу пожелать вам удачи, – сказал он.

– Сэр… я не в силах выразить благодарность…

– Ерунда. Мне нужно идти.

Мистеру Кондусису было приготовлено место в королевской ложе.

Перегрин двинулся к левым дверям на балкон.

– Удачи от всей души! – произнес глубокий голос. Мимо прошел суперинтендант Аллейн – во фраке и под ручку с очаровательной дамой.

Перегрин слушал гимн за закрытыми дверями. В полном одиночестве.

Когда зал утих, Перегрин проскользнул по коридору в правую ложу. Джереми был уже там.

– Начинаем, – сказал он.

– Начинаем.

III

«Мистер Перегрин уверенно идет по канату, не впадая ни в сентиментальный вздор эпохи Тюдоров, ни в сомнительный модерн. Его диалоги звучат честно и поражают проникновенностью. Автор мастерски уходит от сентиментальности. Злобу оскорбленного сластолюбца никогда не показывали так ярко со времен написания 129-го сонета».

«После неимоверной шумихи и очень подозрительных рекламных кампаний я, честно говоря, опасался выставки в новом «Дельфине». Тем не менее, получилось удачно. Приятно. И даже вдохновляюще. Кто бы мог подумать…»

«Маркус Найт бесподобен. Он создает достоверный портрет Барда».

«Нужно сказать, феноменальная предварительная реклама не всучила нам залежалый продукт. Пьеса великолепна сама по себе».

«Без мата? Без наркоты? Без извращений? Да. Но держись, приятель…»

«Перегрин Джей нежно, свободно и почти клинически исследует Шекспира – и результат сокрушителен в своей драматической мощи. Волнует и восторгает».

«Пьеса вносит значительный вклад в обличение нравов среднего класса Британии».

«…встреченная в фойе мистером Василием Кондусисом и препровожденная в ложу, ошеломительно украшенную ландышами, она была одета в…»

«Пьесу ждет долгая жизнь».

IV

Полгода спустя, за завтраком, Перегрин отложил письмо и посмотрел на Джереми, сидящего напротив.

– Ну все, – сказал он.

– Что?

– Кондусис принял решение продавать. Американскому коллекционеру.

– Боже мой!

– Как всегда, Гринслейд сообщил. Переговоры продвинулись настолько, что он почти уверен: договоренность не за горами.

Лиловатый румянец, как у всех рыжих и конопатых, пополз по щекам и лбу Джереми.

– Не может быть, – сказал он. – Невероятно. Этот человек – чудовище.

– Похоже, Британский музей и «Виктория и Альберт» сделали, что могли. И специально созданный Британский синдикат.

Джереми разразился воплем страстного художника, противостоящего бездушному миру.

– Но почему?! У него денег куры не клюют. Их у него столько, что они вообще перестали что-нибудь значить. Зачем ему эти сокровища? Слушай, а может, он просто отдаст их? А что? Пусть подарит Стратфорду или музею Виктории и Альберта. Пусть отдаст стране. Прекрасно. Его сделают чертовым пэром.

– Пусть сделает то, пусть сделает это… Он сам решит, что ему делать.

– Ты должен отправиться к нему, Перри. Он ведь получает прибыль от тебя и от «Дельфина». Полгода аншлагов, и билеты распроданы на несколько недель вперед. Расходы маленькие, престиж огромный. Что еще?

– И компания смертельных врагов, если говорить о добрых отношениях.

– Это ты о чем?

– Прекрасно знаешь. Дестини подкатывает к Гарри Гроуву. Гертруда и Марко взбешены… – Перегрин помолчал. – И так далее.

– Ты про то, что я возжаждал Дестини и остался ни с чем? Не заморачивайся. Уверяю тебя, я не соперник колоссам.

– Извини, Джер.

– Ерунда, забудь. Просто отправляйся к Кондусису.

– Не могу.

– Бога ради! Почему?

– Джер, я уже говорил. У меня от него мурашки. Я ничего ему не должен – и не хочу быть должен. Меньше всего мне улыбается ломать перед ним шапку и о чем-то просить. О чем угодно.

– Ну почему же?

– Потому что он может дать.