Туман вновь переменился, стал розово-желтой жирной светящейся плотью, испещренной багровыми артериями, которые пульсировали и извивались, словно щупальца. Плоть то и дело обращалась огромным облаком радиоактивного смога. Она была живой, живой, живой, заполняла небо и поглощала мир своей черной пастью. Мертвое море стало для него инкубатором, туман — плацентой, которая рвалась с громким хрустом, источала слизь, что казалась Гринбергу яркими цветовыми пятнами, наполняющими разум белым шумом. Он увидел цвета, которых никогда раньше не видел, чувствовал их запахи и пробовал на вкус. Они обжигали леденяще-палящим ветром, который родился среди радиоактивных отходов и облученных костей за пределами известной ему Вселенной.
Гринберг закричал.
Он кричал, пока его мозг не превратился в желе, а сам он не исторг свои внутренности раскаленными добела клубками.
Туманный Дьявол рождался из ядерных осадков, пузырящегося льда и радиоактивного огня, мороза и кислоты, потока стронция, радия и неустойчивых клеток антиматерии. Гринберг видел его, смотрел, как существо надвигается клубящейся смесью нервно-паралитического газа и паров хлора, метана и расщепленных атомов водорода. Многомерная тварь. Дыхание ожившей космической тьмы. Полупрозрачный личиночный жар, первобытный хаос заполненных трупами бездн. Желчь кричащих грибковых пигментов. Гигантский электрический призрак со скелетом из синапсов, с трепещущими лохмотьями плоти, пропитанной лунным светом. Возможно, это был легион извивающихся безглазых инопланетных червей, брызжущий многоцветными фонтанами и растворяющийся в ядерном пару, или котел дымящихся внутренностей. Разумное сплетение хнычущей плазмы. Ползучий термоядерный послед, родившийся в антимире радионуклидов и плутония.
Все это разом. Или ничего из этого.
Живая печь темной материи, пришедшей поглотить мир, саму Вселенную. Нечто, разрушающее время и пространство на своем пути.
Гринбергу показалось, что на него опускаются гигантские дышащие медовые соты. Тварь дрожала и размывалась, не в силах постоянно сохранять материальную форму, — ядовитая туча жгучих испарений и испепеляющей жары. Последним, что Гринберг увидел, были глаза.
Его плавящийся мозг обозначил как глаза гигантские, ярко-красные шары, глядящие из гнезд тонких щупалец, похожих на хлысты, дымящиеся, словно расплавленные ядра реактора, прожигающие дыры в пространственной ткани и превращающие мозг в пузырящуюся жижу.
Глаза, глаза, глаза… миллион глаз, миллиард глаз, глядящих из слизи протоплазменного тумана.
«Глаза, которые разрушают, — мелькнула мысль. — Глаза, которые пожирают. Глаза, которые оскверняют, поглощают и сжигают, сжигают, сжигают. О боже милостивый!»
Глаза — черные дыры, квазары, голодные пустыни мертвого космоса. Бездонные кристаллообразные ядра в окружении зеленого дыма. Многоцветные кладбища, проклятые луны, омывающие космическими лучами, гамма-лучами, потоками кремирующих заживо атомов, что объедают плоть, высасывают кровь и серое вещество, обгладывают обугленные кости.
Существо нашло Гринберга, и теперь он утолял его безжалостный, ненасытный голод, став очередной жертвой всепоглощающего дыхания ядерной зимы.
Плоть Гринберга превратилась в пузырящийся воск, кости растопились, словно оплавившиеся свечи, череп стал похож на кипящий, дымящийся горшок с белым радиоактивным желе.
Но даже когда его разум обглодали подчистую, а мышцы и нервные окончания превратились в жижу, Гринберг почувствовал, как рука дернула шнур, и услышал, как на Туманном Дьяволе, твари, существующей вне пространства и времени, захлопнулся капкан.
32
— Хорошо, — направлял Джордж, — держись левее, левее…
Менхаус повернул руль, и они проскочили нужное место. Стрелка компаса ушла сильно вправо — сердце Джорджа едва не остановилось. Менхаус молча повернул лодку назад, и стрелка выровнялась, влекомая неведомым магнитным полем.
— Держись этого курса, — сказал Джордж. — Что бы там ни было, мы идем прямо на него.
Далеко-далеко позади раздался оглушительный грохот, похожий на гром. Туман у них за спиной озарился мерцающим зеленым светом.
Они не оборачивались.
Бомба из антиматерии. Столкновение пространств. Большой взрыв.
Остались считаные секунды до того, как взрывная волна настигнет их и превратит в туман.
В этот момент весь мир словно затаил дыхание. Настало время ярости, время безумия. Время, когда все и вся очутилось на головке небесной булавки. Джордж чувствовал, как мир содрогается в предчувствии гибели, готовит себя к падению на далекое дно. Он почти ощущал, как это дно устремляется ему навстречу, предвосхищал страшный удар, брызги крови, обломки костей и гаснущие воспоминания.
Стрелка компаса начала вращаться.
У Джорджа сжалось сердце.
— Я думаю, что… думаю, что… — забормотал Менхаус.