Мертвые хватают живых

Нетронутый слой пудры под половиком свидетельствовал, что на этот раз в отсутствие хозяев незваные гости номер не посещали. Не забывая об опасности возможного прослушивания, Таня и Петр минут тридцать отдохнули, болтая о том, о сем — что было достаточно непросто, поскольку поддерживать естественный разговор в подобных условиях требовало известных усилий — и приступили к "нанесению визитов". Волею случая первым объектом их "разведки боем" стала семейная пара из Воеводины, Ибрагим и Милица Месичи: с ними Петр и Татьяна столкнулись, едва только выйдя в коридор.

— Здраво, Петар! — приветствовал журналиста Ибрагим, и на Петра пахнуло запахом свежего алкоголя. — Како си?

— Ништа! — Клаутов за три недели пребывания на "родине предков" достаточно бодро заговорил на полузнакомом языке. — Тачниjе, ништа доброг… Шта радиш, Ибро?

Из дальнейшего разговора выяснилось, что соседи, потрясенные случившемся минувшей ночью, и перенервничавшие во время бесед с полицией, побродили по городу, чтобы хотя бы немного отвлечься, а в данный момент намереваются помянуть старика Симича. Ибрагим выразительно поднял пластиковый пакет со всякой снедью, в котором просвечивала также некая емкость, объемом не меньше одного литра:

— Если у вас с Таней нет каких-то неотложных дел, то милости просим к нам.

— Право, не знаю…, - сыграл неуверенность Клаутов.

— Пойдем, пойдем! — решительно развеяла его сомнения Татьяна, — после всего этого ужаса хочется выговориться. Мне до сих пор не по себе!

— Моjа драга! — успокаивающе положила ей на плечо Милица.

Женщины в четыре руки в считанные минуты соорудили немудрящую закуску, а вернее сказать, нарезали хлеб и несколько видов колбасы и сыра, не забыв поставить на журнальный столик, служивший местом для импровизированной тризны, пластиковые стаканчики с "кислым млеком". Клаутов обратил внимание, что в распоряжении их хозяев были два тонких складных дорожных ножа, которые не имели ничего общего с пресловутыми чудовищными черногорскими секачами. Впрочем, это ни о чем не говорило…

Не чокаясь, выпили. Очень скоро выяснилась важная вещь: у Месичей обыск не производился, хотя их и подвергли тщательному допросу, продолжавшемуся несколько часов. Клаутову очень хотелось спросить, не заметили ли они, в своих передвижениях по городу, полицейских "топтунов", но, к сожалению, по понятным причинам этого делать было нельзя. Меж тем он обратил внимание на непонятную задумчивость своей спутницы, которой полагалось быть оживленной и говорливой, чтобы вызвать в ответ ту же реакцию: из потока слова иногда можно выловить то, что твой собеседник хотел бы оставить в тайне — что-то вроде психоанализа на бытовом уровне. Уловив момент, когда их хозяева отвлеклись друг на друга, Петр глазами спросил у Борисовой, в чем дело. В ответ она приставила к своему симпатичному ушку ладонь, пародируя недавний жест журналиста. Действительно, сообразил тот, прослушка — впрочем, ее наличие не доказано и в их номере — может быть установлена и здесь! Хотя, если номер не обыскивали… С другой стороны, так может быть даже лучше. Придя к этому выводу, Петр сделал рукой успокоительный жест, мол, все в порядке. Обратившись к Ибрагиму, он перешел, наконец, к делу:

— Что думаешь, Ибро, о смерти этого несчастного черногорца?

— Страшное дело! Кому могла понадобиться его смерть?

— Мы с ним уже обсуждали этот кошмар, — вступила в разговор Милица. — Скорее всего, это ограбление, поскольку пропали запонки, которые он собирался подарить сыну на свадьбу. Хорошо еще, — добавила она не к месту, — подарок для невесты хранился у Любинки.

— Да? — изумилась Татьяна. — А мы ничего такого и не слышали…

— Мне сказала Йованка, — объяснила Милица, — а ей рассказала сама Любинка. Бедная женщина: она чуть с ума не сошла, когда узнала, что Петара зарезали.

— Кстати, — поднял вверх палец Ибрагим, — а не позвать ли нам Йованку с Момчилом? Наши друзья из Крагуеваца тоже, наверно, захотят помянуть Симича.

— Тогда уж и поляков, — предложила его жена. — Ведь они тоже были знакомы с несчастным стариком…

— Давай, я сначала схожу за семьей Качавенда, — предложил Ибрагим, а потом уж ты позовешь своих разлюбезных поляков.