Мертвые хватают живых

— Предусмотрительные, говоришь? Я все время думаю насчет задуманного нами плана трансформации системы власти. Идея-то, сама по себе хороша, но… формально отказавшись от власти, не вызовет ли партия на свою голову — раньше или позже — грозу? Все эти невнятные документы… Да я и сам иногда не могу понять, о чем там идет речь!

— Насчет рычагов, которые во всех случаях у вас остаются, я уже не раз говорил, так что не буду повторяться. Теперь о "невнятных документах". Раз уж вам, с вашей подготовкой и способностями, требуется время, чтобы их осмыслить, то что говорить о среднестатистическом жителе нашей федерации? Рациональное освоение всего этого материала для него недоступно, и слава Богу. У плохо понимающего, о чем ему день и ночь талдычат простого югослава, начнется подсознательное выстраивание эмоционального фона, формировать который будут ключевые слова: Тито, демократия, десталинизация, самоуправление и другие. Для власти важно, чтобы население ей доверяло, и добиться этого через иррациональную веру легче, чем посредством некоего доступного общественному пониманию гражданского договора. А уж, какие слова, и в какой очередности станут ключевыми в каждый конкретный исторический момент, решать будете вы!

— Если все, что ты сказал, перевести на обычный человеческий язык, то получается, что на Востоке ошибались, уверяя, что, сколько ни повторяй "халва", во рту слаще не станет? Так, что ли?

— Конечно! Для своего времени эта пословица была верна, ведь в ту эпоху еще не изобрели телевизора и ежедневных газет. Всем нам есть чему поучиться у доктора Геббельса и генерал-полковника Щербакова. Проигрывая войну, можно убедить свой народ, что выигрываешь, недоедающее население — что оно процветает, а жесткий авторитарный режим назвать высшей формой демократии. В XIX веке, когда мы боролись за независимость против осман, пуля была дура, а штык — молодец. В четырнадцатом году пуля поумнела, а на подмогу к ней пришли газы и аэропланы. Минувшая война стала войной моторов. Будущие войны без единого выстрела будут выигрывать пропагандисты и агитаторы…

— А не те, у кого будет больше А-бомб? Что, Трумэн с Грузином зря, что ли, гонку устроили?

— При прочих равных, господин президент, при прочих равных. Они будут размахивать перед носом друг у друга атомными дубинками, но холодная война, объявленная Черчиллем, в конечном итоге станет войной на истощение и вестись будет информационными методами. Американцы это уже поняли, недаром каждый год вбухивают гигантские деньжищи в радиостанции "Свобода" и "Свободная Европа".

— Давай, Эдвард, вернемся к нашим баранам! То, что я в разговорах с тобой постоянно поднимаю один и тот же вопрос, отнюдь не означает, что идея "подпольной" правящей партии меня не привлекает. Напротив, этот план, как ты знаешь, мы уже начали претворять в жизнь. Но… строить социализм, не имея в обществе жесткого каркаса в виде партийного аппарата, который одновременно выполнял бы роль и скелета, и мышц, только вокруг одной суперавторитетной фигуры…

Кардель отставил в сторону рюмку, встал и церемонно наклонил голову в сторону Тито.

— Не паясничай, Тоне! — непривычно резко отреагировал президент. — Все это очень серьезно… Предположим, нам удастся построить социалистическую страну… даже без "предположим": через несколько лет, несмотря на блокаду, мы безусловно закончим восстановление хозяйства и объявим о построении в Югославии социализма. Но можешь ли ты ответить на вопрос, что станет со страною после меня…?

"Не "что", а "кто", — мысленно поправил его Кардель. — Конечно, я. Или Ранкович, если, само собой, не удастся его свалить". Вслух, разумеется, он этого не сказал, как не сказал, что об этом должна болеть голова у преемника: ни к чему будить в Брозе демона подозрительности. Вместо этого он широко улыбнулся:

— … Процветающая социалистическая Югославия, пример для всех стран народной демократии!

Это прозвучало почти как тост, поэтому президент поднял свой наперсток и смочил губы коньяком. Его примеру последовал и Кардель. Сделав глоток кофе, Тито вздохнул:

— Ты молод, Тоне. У тебя отличные мозги, и как теоретику тебе нет равных. Но ведь существует еще и практика… Мы обязаны думать о будущем страны: плох тот политик, который не пытается заглянуть хотя бы на несколько десятков лет вперед.

— И что же вы там видите, господин президент? — осторожно спросил Кардель.

Вместо того чтобы ответить своему собеседнику, Тито сам задал ему вопрос:

— Скажи-ка, друг мой, кто воевал в нашей Народно-освободительной армии?

Ответ был столь очевиден, что Эдвард затруднился сказать что-либо внятное:

— Ну, народ…