— Ну да, в город "Радек". "В этом городе трудился и умер видный двурушник и троцкист…", — с шутливой торжественностью не проговорил, а продекламировал он.
Молотов открыл было рот, чтобы напомнить, что Радек еще жив, но потом понял, что это — юмор, и только молча улыбнулся, показав крепкие крупные зубы: лучший способ поддержать рискованную шутку вождя.
— Я о нем вспомнил не случайно, — продолжал меж тем Сталин. — В восемнадцатом году, после начала германской революции, по заданию Ильича он нелегально въехал в Германию. Цель командировки — оказание помощи в организации первого съезда немецкой компартии. После убийства "фатера и муттера-основателей" — Карла Либкнехта и Розы Люксембург — он фактически стал одним из руководителей КПГ. А в феврале 1919-го был ненадолго арестован, но в конце года освобожден и возвратился в Россию. Так вот, во время отсидки с ним произошла примечательная история, он сам мне обо всем как-то поведал… Вы же помните, — рассказчик перебил сам себя, — чтл за время тогда было?
Наркома иностранных дел подобными вопросами — в отличие от географических — врасплох не застанешь:
— А как же, товарищ Сталин! Время монтирования Версальской системы, Советская Россия и Германия — страны-изгои, дипломатическая блокада, интервенция…
— Вот-вот! Застрял, значит, наш Иоанн Златоуст, — (вождь намекал на роль, сыгранную Радеком на бухаринском процессе: в обмен на жизнь талантливый публицист дал яркие показания, которые помогли прокурору обосновать обвинительное заключение), — в германской каталажке. Сидит и горя не знает: все там принимают его за негласного представителя Советской России. — Рассказчик сделал паузу, чтобы раскурить трубку, и Молотов этим воспользовался.
— В некотором роде так оно и было…
— Да, — согласно кивнул Сталин. — И вот в страшной тайне с ним встретились представители рейхсвера, вернее, запрещенного версальскими "миротворцами" германского генерального штаба. Разумеется, им было о чем поговорить, но в данный момент я хочу остановиться на одном: еще тогда, двадцать лет назад, немцы аккуратнейшим образом провели зондаж по поводу нашей позиции в связи с возможностью нового раздела Польши. Разумеется, с прицелом на будущее: мы в то время ждали мировой революции, а проигравшая войну Германия лежала в руинах. Но что важно: уже тогда с их стороны прошел подобный намек! Что скажете?
— Скажу, что тевтоны всегда любили и умели планировать. Признаюсь, этой истории я не знал, но она кажется мне весьма перспективной! Тенденция…
— Это, товарищ Молотов, — перебил сподвижника Сталин, — не тенденция. Тенденции усиливаются, слабеют, вообще исчерпывают себя и исчезают. Здесь надо говорить о константе.
— Да, — быстро согласился наркоминдел, — политике "Дранг нах Остен", как минимум, семьсот лет, если считать с "Ледового побоища" и невской битвы, хотя хронологически, вернее сказать наоборот.
— Применительно к Польше следует говорить не о тринадцатом веке, а о двенадцатом, — поучительно ткнул в своего собеседника чубуком генсек, всего лишь двумя часами ранее просмотревший пару книг по истории Польши, доставленных ему из Ленинки, — именно тогда началась немецкая феодальная агрессия в Силезию и Западное Поморье в форме рыцарско-купеческой колонизации. Для начала… А потом они не торопясь двинулись в Малую и Великую Польшу и — заметьте! — с шестнадцатого века одной из составляющих внешней политики Московской Руси стало противодействие польской экспансии: вместо того чтобы противиться германскому давлению, поляки двинулись на восток…
— Да, Польша для нас враг, можно сказать, исторический!
— Независимая Польша, — без нажима поправил Молотова Сталин.
— Поправка, с которой трудно не согласиться, — нарком, как бы сдаваясь, поднял руки до уровня лица. — Однако ликвидировав своего западного соседа, мы обретем общую сухопутную границу с Гитлером…
— Тогда уж, кто кого опередит! Но сначала, до драчки с ним, совсем не плохо выйти хотя бы на границы старой Российской империи! Главное, с Адольфом можно договориться, хотя бы потому, что Гитлер не меньше нашего ненавидит Англию с Францией. И если мы готовы на все… почти на все ради мировой коммунистической революции, то он не меньше нашего хочет распространить на весь мир идеи национал-социализма. Так что до некоторого момента нам с ним по пути. Вот об этом, давайте, и поговорим. Как говорится, первый полустанок на этом общем пути — Польша, запад ему, восток — нам. Обратите внимание: в этом году Адольф в своем ежегодном выступлении 30 января обошелся без традиционных нападок в наш адрес. О чем это говорит? Это говорит о том, что он предлагает нам станцевать с ним кадриль.
— Тогда уж полонез, — блеснул нечастым юмором Молотов. Но все же: не ускорим ли мы тем самым нападение Германии на СССР?