Мертвый город

– Ни на что, Алис, – хрипит она в ответ. – Я ни на что не намекаю. Мне просто кажется странным, что Туне дьявольски плохо, а ты, ее подруга, похоже, особенно не беспокоишься на этот счет.

От ее обвинения перехватывает дыхание. Меня волной накрывает злоба.

– Как ты смеешь заявлять, что я не волнуюсь? – выдавливаю я сквозь сжатые зубы. – Что я не беспокоюсь за Туне? Ты не смеешь говорить мне такое.

Эмми приподнимает брови и открывает рот, собираясь ответить, но я перебиваю ее даже раньше, чем она успевает начать. Просто не терпится вылить на нее все накопившееся у меня с тех пор, когда я вновь увидела ее на нашей встрече-собеседовании с ней и Робертом. Когда я заметила новые мелкие морщинки вокруг ее глаз, заметила, что она сильнее стала подкрашивать волосы хной, как изменились хорошо знакомые морщины на ее ушах… Беды и заботы явно не обошли стороной мою бывшую подругу.

– Странно, что ты так беспокоишься за Туне, – говорю. – Насколько мне помнится, прежде тебя не слишком заботило чье-то там самочувствие. Но, пожалуй, ты ведь особо и не волнуешься о ней, верно? Для тебя это скорее шанс дать мне понять, что я бездушная и эгоцентричная и требую слишком многого… Ты, наверное, просто мечтала о такой возможности.

Я слышала о том, что у людей от злобы чернеют глаза, но никогда не видела это раньше. Когда зрачки Эмми резко расширяются, я немного пячусь назад.

Она ничего не говорит. А до меня внезапно доходит, что мы совсем одни. Туне рядом, но она спит в палатке; а даже если и бодрствует, все равно недееспособна. Я один на один с Эмми, она ловкая и мускулистая, с темными от гнева глазами и руками, сжатыми в кулаки…

У меня словно комок застревает в горле; я пытаюсь сглотнуть его, но понимаю, что не могу. Время, кажется, остановилось.

Тишину нарушает крик:

– Эй, как дела?

От неожиданности я чуть не спотыкаюсь. Никогда прежде мне не приносил такого облегчения голос Макса.

– Все хорошо! – хрипло кричу я в ответ и бросаю быстрый взгляд на Эмми. Она проводит пальцами по волосам, и от гримасы ненависти, мгновение назад искажавшей ее лицо, не остается и следа. Только отдельные мышцы на нем еще какое-то время сохраняют напряжение.

– Как вода?

К нам идут, пересекая площадь, Макс и Роберт – оба с влажными волосами и чистыми, посвежевшими лицами. Я делаю несколько шагов к ним и, не сдержавшись, обнимаю Макса.

Тот тоже обнимает меня и смеется.

– Черт, какая радушная встреча, – говорит он. – Объятия и кофе…

Отпустив его, я оборачиваюсь и вижу, что Эмми сыплет кофейный порошок в горячий кофейник, сняв его со спиртовки. Затем мешает его ложкой и смотрит, как коричневая субстанция растворяется в кипятке, меняя его цвет.

– Ты принесешь хлеб? – спрашивает она Роберта, остановившегося рядом с ней. – И масло, и сковороду.

Роберт удаляется и, вернувшись со всем необходимым, помогает Эмми приготовить еду. Я по-прежнему слегка дрожу, но при виде того, как жизнь идет своим чередом, постепенно начинаю приходить в себя. Солнечные лучи греют сквозь куртку, и тонкая прослойка облаков у горизонта скорее подчеркивает чистоту неба.

Когда мы садимся есть, Макс спрашивает о планах на день.

– Нам надо до конца разобраться с церковью. Я хотела бы, чтобы мы закончили разведку и поснимали немного внутри, – говорю я. – И еще у нас дом священника. А потом посмотрим, сколько останется времени.

– Работаем парами? – спрашивает Макс, но прежде чем я успеваю ответить, в разговор встревает Эмми с набитым бобами и хлебом ртом.

– Я остаюсь здесь.

Роберт удивленно смотрит на нее.

Эмми впивается взглядом в меня и говорит:

– По-моему, кому-то стоит остаться с Туне. А я все равно хотела просмотреть накопившийся у нас материал и набросать более подробный производственный план на следующие дни.

Ее взгляд спокоен. Глаза напоминают зеленые стеклянные шарики.

Следующее мгновение, кажется, длится вечность, но в конечном итоге я киваю. Конечно. А она воздерживается от каких-либо дальнейших объяснений. Мы вполне можем провести разведку и без нее. И, пожалуй, действительно хорошо, что кто-то будет с Туне.

– О’кей, – говорю я.

Эльза

Придя на кухню, она останавливается в дверном проеме. В груди у нее словно полыхает огонь. Новое ощущение. Она впервые сталкивается с ним, и проходит некоторое время, прежде чем ей удается распознать его.

Безнадежность.