Мертвый город

Эльза наклоняется над его поверхностью и ищет, что же нарисовала Биргитта, но не находит ничего. Она обводит взглядом комнату. С тем же результатом.

Однако потом на полу перед ногами Биргитты она замечает слабые следы от испачканной в глине обуви.

В той самой глине, что покрывает землю перед домом Гиттан.

Эльза смотрит на удивительно красивые белые ноги Биргитты, хотя заранее знает, что не они оставили их. Отпечатки слишком велики для нее, и явно от башмаков. Эльзе не верится, что у Биргитты есть хоть одна пара. Бедняжка начинает качать головой и размахивать руками, как только кто-то пытается надеть на нее любую иную вещь, нежели большое бесформенное платье, в котором она ходит с тех пор, как умерла ее мать. Все иное, похоже, не устраивает ее. Эльза даже думать не хочет, чем все закончится, если кому-то взбредет в голову обуть ее хоть во что-то.

– Биргитта, – медленно говорит она и снова смотрит на мелки. Они выглядят так безобидно… Будто кто-то просто случайно забыл их – и скоро вернется за ними. – Кто здесь был?

Эльза хочет, чтобы Биргитта посмотрела ей в глаза и объяснила, откуда в ее доме появились мелки и следы чужих башмаков. Хочет, чтобы та громко и внятно ответила на вопрос. Но Гиттан не может – лишь мычит себе под нос, издавая несвязные, бессмысленные звуки.

И это не могла быть Айна.

Эльза знает это наверняка. Дерзкий, упрямый голос младшей дочери еще звучит в ее ушах; она никак не может забыть сказанные Айной во время их стычки странные слова. Даже не знает еще, откуда они появились, кто вложил их в ее уста…

«Ты не имеешь никакой власти надо мной. Я – одна из избранных Господом. Ты не можешь ничего приказать мне, и у меня сейчас хватает иных дел, нежели заниматься каким-то монстром».

Раньше Эльза никогда не била своих детей. Даже не замахивалась на них в гневе. Ее руки всегда служили для утешения, для облегчения страданий, для сотворения добра…

Но у нее до сих пор горит ладонь, которой она дала пощечину Айне.

Однако не упрямство дочери, или ее злые слова, или звук удара, раскатившийся эхом по комнате, врезались в память Эльзы.

Ей прежде всего запомнилось, как сверкнули красивые темные глаза Айны, когда она медленно подняла руку к своей щеке и уставилась на мать. И выражение триумфа в них.

У Эльзы тяжело на душе.

Биргитта снова начала раскачиваться вперед и назад. Она поднимает ногу, ставит ее на высохший след от башмака и растирает его так, что на полу остается лишь коричневатое пятно пыли.